Непокорная. Жена по договору

Подростком я с подругой частенько сбегала из интерната. Идти нам особо было некуда, и мы тусовались, где придется. В итоге в очередной раз вернувшись, заразили всех педикулезом. Весь интернат обрили наголо. Надо ли говорить, что нас тогда чуть не прибили свои же?

Подобных приключений в моей жизни была масса. А вот с удочерением не сложилось, но теперь уже поздно. Так и дожила почти до восемнадцати лет. Чудом!

До выпуска осталось немного, и я предвкушала момент, когда, наконец, стану самостоятельной. Никаких больше воспитательниц! Я пока не догадывалась, что это был лучший период в моей жизни. Период, в который я еще не знала своих родственников.

В день, когда все изменилось навсегда, я спешила по коридору в библиотеку на встречу с подругой. Все здесь – каждый поворот, каждая скрипящая половица – отлично мне знакомы. Последние десять лет я прожила в этих стенах.

Вот только к подруге я так и не дошла – привязался Стас. Надо же было столкнуться с ним! Следит он, что ли, за мной? Надоел уже таскаться, сотни раз давала понять, что ему ничего не светит.

Но в этот раз Стас превзошел себя, схватив меня за запястье. Я так разозлилась, что собралась влепить ему пощечину. Уже и руку занесла для удара, но что‑то остановило.

Вовсе не сочувствие к Стасу. Плевать я на него хотела, достал. Дело было в его глазах. Они стали… другими.

У меня нет деменции, я точно знаю, что у Стаса зеленые радужки. Просто у меня тот же цвет, потому и запомнила. А сейчас с его лица на меня смотрели черные, как дно самого глубокого колодца, глаза. Этот темный взгляд прожигал насквозь. Хотелось прикрыться от него, но я не могла пошевелиться.

«Линзы?» – мелькнула спасительная догадка. Но чутье подсказывало – не в этом дело. И цвет глаз, и то, как Стас смотрел – все было не тем.

Черты его лица тоже изменились – скулы заострились, губы стали тоньше. Словно через Стаса проглядывало чужое лицо, как если бы кто‑то натянул его подобно костюму.

В следующий миг свет удачно лег, образ Стаса растворился, и я рассмотрела того, другого. Он был старше и выше. Непослушные черные пряди падали на лицо, щетина покрывала щеки, одет он тоже был во все черное. А еще его как будто окружала аура темноты. Невидимая, но вполне осязаемая. Солнечные лучи и те тускнели рядом с ним.

Это выглядело странно и жутко. Словно передо мной не человек вовсе, а черная дыра, поглощающая свет. Но даже несмотря на этот эффект, я невольно зависла. Все из‑за его внешности. Я таких мужчин в жизни не встречала. Это вообще законно быть настолько убийственно красивым?

В себя помог прийти страх. Я не пугливая, но происходящее выходило за рамки обыденности. Запаниковав, я вырвала руку из захвата и бросилась прочь по коридору. Сбежала. Потому что невыносимо было находиться рядом с черным взглядом. Он знал обо мне все, даже то, чего я сама не знала. Что‑то во мне поднималось удушливой волной ему навстречу. И мне это категорически не понравилось.

После того случая я избегала Стаса с еще большим рвением. Лишь неделю спустя мы опять столкнулись в коридоре, и я заглянула ему в глаза, проверяя. Нормальные, зеленые.

– Ты носишь линзы, Стас? – не удержалась от вопроса.

– Зачем они мне, детка? Я и так хорош, – ответил он в своей манере.

Ну да, первый парень в интернате, мечта всех девчонок, кроме разве что меня.

– А ты чего спрашиваешь? – насторожился он.

– Да так, – махнула я рукой, – почудилось.

Мне удалось убедить себя в том, что черные глаза и их обладатель были плодом моего воображения. Тень так упала, я на долю секунды превратилась в дальтоника, или за завтраком съела несвежую запеканку и поймала галлюцинации. Да мало ли может быть бредовых объяснений! Все они куда лучше, чем черноглазый незнакомец, смотрящий на меня через чужое тело. Вот это и правда бред.

***

– Ритка, тебя директриса вызывает в кабинет, – уперев руки в бока, на меня строго смотрела уборщица. – Опять что‑то натворила? Ох, и бедовая же ты…

С момента «черного взгляда» прошло две недели, в которые я вела себя исключительно положительно.

– Да я сама покладистость, – открестилась от обвинений. – Мне шалости уже не по возрасту.

– И то верно, – хмыкнула уборщица. – Вон какая выросла. Невеста! Иди уже. Там, в кабинете, директриса не одна, с ней какая‑то женщина в возрасте и мужчина в костюме, похожий на адвоката, – предупредила она на всякий случай.

Направляясь в кабинет, я гадала, что директрисе от меня надо? Мне вообще‑то уже восемнадцать. Почти. Если точнее, через месяц будет. По закону я стану совершеннолетней, а значит, времена нравоучений закончились.

Я перекинула толстую темную косу через плечо и постучала в дверь кабинета.

– Входи, – донеслось изнутри.

Переступая порог, я, как на стену, наткнулась на взгляд серых глаз седовласой женщины. Ух, аж дыхание перехватило. Это надо уметь так смотреть, что у людей ноги подкашиваются, и сразу тянет сознаться во всех грехах, даже в тех, которые не совершал.

Но меня одним взглядом не пронять. Разве что черным… Но я уже решила, что это была галлюцинация, и успокоилась на этом. Я в этой жизни всякого повидала. Впечатлительной меня не назвать.

Хмыкнув, я прошла к свободному стулу, нарочно развязно плюхнулась на него и исподлобья изучила женщину. На вид ей было лет шестьдесят, а ее наряду – серому максимально закрытому платью – лет двести. По крайней мере, его фасон точно позапрошлого века. На какой распродаже она его купила?

Прическа была под стать платью – седые волосы зачесаны наверх в прическу, давно вышедшую из моды. Вопреки ожиданиям пахло от нее не нафталином, а терпкими духами, от которых у меня свербело в носу. Не знаю, какие претензии ко мне у женщины со стальным взглядом, но я точно ни в чем не виновата. Вообще впервые ее вижу.

– А что случилось, Елена Аркадьевна? – обратилась я к директрисе. – Зачем вы меня вызвали?

– Вот, познакомься, Риточка, это Марина Леонидовна, – елейным голосом ответила директриса.

Я напряглась. Никогда она меня так не называла. Ритка‑пытка – вот как меня обычно зовут в интернате. Воспитатели не очень‑то меня жалуют за неусидчивость и живой характер. Не любят у нас яркие индивидуальности.

– Марина Леонидовна, – зачем‑то повторила директриса и весомо добавила: – Волкова.

Я нервно дернула плечом. Надо же, фамилия как у меня. Бывают совпадения.

Дело в том, что она у меня, в отличие от большинства, настоящая. Мое имя и фамилия были в записке, с которой меня подбросили на крыльцо. По ним так и не нашли родню, но воспитатели мне их оставили.

Директриса умолкла и широко мне улыбнулась. Та‑а‑ак, стоп, что‑то здесь нечисто. Волкова говорите? Я перевела взгляд на женщину.

– Бабушка твоя, – выпалила директриса новость‑бомбу.

– В смысле? – я понимала, что туплю, но за столько лет успела смириться, что нет у меня родственников.

Мама умерла, папа сбежал. Дедушки‑бабушки не спешат появляться на горизонте. Примерно такая история у большинства местных, и моя вряд ли отличается.