Неправильный диверсант Забабашкин

Я не ответил. Апраксин хмыкнул, зарядил винтовку и залез к себе в карман гимнастерки. Достал оттуда свою книжку красноармейца и стал её внимательно изучать. Уж не знаю, что он там, в полутьме увидеть смог, но после увиденного он удовлетворённо хмыкнул и убрал ее обратно. Потом тяжело вздохнул, покачав головой, поднялся, подошёл к лежащему Михаилу и, неожиданно наведя на него ствол «мосинки», заскрежетав зубами, проговорил:

– Вот ты и вскрылся, сволочь фашистская! – И выстрелил Садовскому в голову.

 

Глава 4

Враг

 

 

Выстрел в лесу прозвучал как гром среди ясного неба. Воронцов резко обернулся и собрался было начать вставать, но Апраксин навёл на него оружие.

– Сиди тихо, вражина! – оскалился он на чекиста.

– Апраксин, немедленно отдай мне винтовку, – ледяным тоном произнёс Воронцов.

– Шиш тебе с маслом, – усмехнулся тот и сказал мне: – Вот, Лёшка, гляди, именно так выглядит немецкий диверсант.

– Что?! – всё ещё находясь в прострации, не понял я, переводя взгляд с Воронцова на Апраксина. – Ты что творишь, Роман Петрович?! Прекрати! Это же свой.

– Никакой он не свой. Это вражеский шпиён, Ляксей. А этот, – он кивнул на лежащего замертво Садовского, – его подручный. – Сказав это, он сделал шаг назад, встав таким образом, чтобы я тоже находился в его поле зрения, и покачал головой: – Не шали!

Я остановил руку на полпути, так и не взяв «мосинку», одновременно с этим всё ещё пытаясь понять, что происходит. Ситуация была совершенно нетривиальной и требовала срочного прояснения.

Пристально посмотрев на Апраксина, я как можно спокойнее, но в то же время, возможно, несколько прямолинейно спросил:

– Ты что, дядя Рома, с ума сошёл?

– Не сошёл, Лёшка. Я этих гадов давно вычислил. И ты не рыпайся. Тем более я твоей книжки красноармейца тоже не видел. Может, он, как и у них документы, поддельный.

– У меня удостоверение настоящее! – отчеканил лейтенант госбезопасности.

– Знаем мы, какое оно настоящее, – язвительно произнёс Апраксин и припечатал: – Гитлеровская сволочь! – Затем покосился на меня и, чуть прищурив глаза, произнёс: – Ты слышал, что я попросил? А ну, покажь свою книжку!

Я пожал плечами:

– Не могу.

– Это почему?

– А нет ее у меня.

– Как это нет?!

– Давно уже потерялась.

– Ага. А с окружения ты, значит, с этим выходил? Помнится, ты так рассказывал, – презрительно прищурился он, мотнув винтовкой в сторону чекиста.

– С этим, – подтвердил я.

Боец смерил меня взглядом с ног до головы и, чуть поморщившись, буркнул:

– Ладно, не боись, паря, я тебя за шпиёна не принимаю. Ты немца хорошо бил – ты свой. А вот этот, – он кивнул на явно растерянного бывшего командира, – без сомнения враг.

И эти слова, вероятно, задели какие‑то струны в том, кто называл себя Воронцовым. Он словно бы пришёл в себя и зарычал:

– Красноармеец Апраксин! Я тебе приказываю немедленно опустить оружие! Ты слышишь меня? Приказываю!

– В неметчине своей будешь приказывать, фашистский выродок, – прорычал в ответ боец и угрожающе махнул на Воронцова прикладом: – Как дам между зубов, сразу приказы свои в одно место себе засунешь!

Я покосился на чекиста.

«Что за фигня? Неужели Воронцов вовсе не Воронцов? Неужели это действительно враг? Вот так, неожиданно? Но почему так стал считать Апраксин? А как быть с убитым Садовским? Он тоже враг? Не может быть! Он же всё время со мной рядом был, помогал изо всех сил. Так неужели всё это время вокруг меня находились враги?!»

Мысли в голове путались, но вопрос я задать не успел, потому что Воронцов начал тянуться к висевшей на поясе кобуре и это не ускользнуло от цепкого взгляда бойца.

– Руку убрал! Не шути со мной! – прокричал он. – Покажи руки! Обе, чтобы я видел! – Якобы чекист зло глянул на него, но движение прекратил. – Спиной повернулся! Быстро! Руки поднял!

Воронцов скривился, но в конце концов повернулся к Апраксину спиной и поднял руки.

– То‑то, – сказал Апраксин и, быстро подойдя к чекисту, вытащил из его кобуры пистолет и положил оружие к себе в карман. – Вот так‑то оно лучше будет.

– Предатель! – с вызовом произнёс лейтенант госбезопасности.

– Я предатель? – удивился державший его на прицеле боец. – Да это ты со своим халдеем Садовским предатели. Я это ещё с госпиталя заподозрил.

– Что заподозрил? – спросил я, переводя взгляд с одного на другого.

Я всё ещё не верил в реальность происходящего. Рассыпавшаяся на мелкие осколки картина мира никак не могла обрести целостность.

Апраксин удивлённо посмотрел на меня и напомнил:

– А то, как он подставил Зорькина, с сапогами.

– С сапогами?

– Да! С набойками и гвоздями теми! Помнишь, в больнице? Вот и я вспомнил!

– Никого я не подставлял, – замотал головой тот, кто называл себя Воронцовым. – Зорькин был враг. И мы его разоблачили.

– Да, был, – согласно закивал Апраксин. – Только вот сапоги ты ему сам специально подсунул. Да так мастерски сделал, чтобы набойки с гвоздями всем были видны.

– Ничего я не подсовывал!

– В НКВД ты это расскажешь! – зло засмеялся Апраксин и кивнул мне: – Лёшка, не веришь мне?

– Уже не знаю, – обомлел я, косясь на когда‑то бывшего друга и командира.

История с сапогами действительно казалась странной. Но также я помнил и о том, что именно я увидел те злосчастные сапоги, что были на предателе Зорькине.