Неправильный диверсант Забабашкин
Чтобы тот даже не думал делать глупости, вполне гуманно в данной непростой ситуации выстрелил ему в кисть. От такого воздействия немецкий офицер, разумеется, позабыл о намерении сопротивляться и занялся собой, ласково и бережно поглаживая раненую руку, при этом в ярости открывая рот и, очевидно, ещё громче что‑то вопя. До меня эти крики не долетали, а даже если долетали – за шумом листвы и выстрелами слышно не было, да и бухание «мосинки» на некоторое время оставляло меня с лёгкой глухотой.
– А нечего за оружие хвататься, коль мы тебя в плен решили брать, – буркнул я и быстро пробежал взглядом по ранее подавленным точкам.
Что в секретах, что на позициях ПВО никакого движения не обнаружил. Лишь тишина и покой, причём полный покой.
Удовлетворившись увиденным, вновь вернул своё внимание к офицерам. А точнее, к личному оружию, что лежало рядом с полковником. Выстрел – и повреждённый пистолет отлетел от болезного под дно машины.
«Так‑то лучше! А то мало ли… У тебя ведь ещё одна целая рука есть. Вдруг соберёшься в неё оружие взять, а без него у тебя и соблазна сопротивляться не будет», – подумал я и продолжил зачистку.
Теперь в поле нашего с винтовкой интереса попали все те, кто по той или иной причине оставался на аэродроме в живом состоянии. Вначале умер экипаж «Ханомага», что был мной обнаружен возле кустов на противоположной стороне аэродрома. Затем солдаты на восточном контрольно‑пропускном пункте. Затем на западном. После этого обратил пристальное внимание на техников, что суетились возле бомбардировщиков; их коллег, что вышли из дверей здания; трёх солдат, которые, не поняв, что случилось с камрадами, высунулись из окон, чтобы посмотреть, и… и совершил ошибку.
Точнее не ошибку, а, можно сказать, неточность. Нет, ну так точность‑то была, вот оказалась она чрезмерно высокой. Немного не рассчитал я убойную силу патрона. И когда моя пуля, вылетев из груди очередного немецкого техника, абсолютно незапланированно оказавшись бронебойно‑зажигательной, пробила бочку с чем‑то горючим, возле которой тот стоял, а затем, воспламенив её, спровоцировала взрыв не только собственно бочки, но и ещё нескольких находящихся рядом цистерн и резервуаров, – я немного расстроился.
«Бабах!» – разнеслось на всю округу.
Члены разведывательной группы, располагающиеся на земле, тут же вытянули свои шеи, чтобы увидеть, как в небо поднимается здоровенный чёрный столб дыма, который сразу же начал превращаться в огромный гриб. А он действительно был огромный и всё поднимался и поднимался ввысь, стараясь достать до облаков.
Пытаясь осознать все последствия данного, гм… казуса, почувствовал взгляды своих боевых товарищей, которыми они меня словно бы сверлили со своих позиций.
Сказать мне было нечего, поэтому я, оторвавшись от прицела, лишь пожал плечами и виновато произнёс стандартное:
– Упс…
Не знаю, услышали ли меня бойцы и командир или нет, но, судя по задумчивому взгляду Воронцова, становилось понятно, что он полностью разделяет мою озабоченность.
И она, эта самая озабоченность, была вполне оправданной.
По нашему плану вся операция должна проходить с максимальной быстротой и с максимальной маскировкой. Предполагалось, что я сумею уничтожить находящихся на аэродроме противников так быстро, что никто из немцев не успеет поднять тревогу. Во всяком случае, в первое время. Сейчас же, после столь мощного взрыва, можно было с уверенностью заявить, что больше ни о какой секретности речи идти не может. Теперь вся округа знает, что на аэродроме произошло ЧП и, возможно, это последствия либо диверсии, либо там идёт бой.
Нет, конечно, можно предположить, что данный взрыв кто‑то сочтёт за несчастный случай, которые, конечно же, иногда случаются в реальной жизни, вот только делать такое предположение в данной ситуации будет чрезмерно оптимистично с нашей стороны. Не нужно забывать, что идёт война и любой мало‑мальски понимающий противник после столь выразительного столба чёрного дыма у себя в тылу заподозрит что‑то неладное. Тем более что это всё происходит не где‑нибудь, а на важном объекте, коим во все времена являлся и является военный аэродром.
А значит, теперь мы можем небезосновательно предположить, что противник попытается узнать о происходящем здесь. Связь штаба с аэродромом у него, без сомнения, есть. И связь эта в виде рации и радиста, скорее всего, располагается в том самом двухэтажном здании. Следовательно, из радиоузла уже сообщают в штаб о нездоровой окружающей обстановке, что сложилась на стратегически ценном транспортном узле.
Аэродром был захвачен немцами совсем недавно, и они только‑только начали приводить его в порядок. Но нет сомнения в том, что он им нужен в целости и сохранности, ведь в том числе и отсюда совершаются налёты на наши войска сейчас и будут совершаться в дальнейшем. А это, в свою очередь, означает, что с минуты на минуту враг направит сюда свои войска.
С той позиции, на которой я сейчас находился, открывался хороший обзор всего лётного поля.
«Получается, мне нужно оставаться здесь и помогать отсюда, если вдруг какой‑либо противник появится и решит помешать нашим планам», – пришёл я к выводу.
Махнул Воронцову рукой. Тот этого ждал и сразу же подошёл.
Я доложил ему обстановку, закончив доклад словами:
– В окнах здания никто не мелькает. Но исключать, что противник там есть, мы не можем. Скорее всего, вспомнив про снайперов, они там попрятались. Так что вы к зданиям не приближайтесь, нам их зачищать ни к чему. Я буду контролировать окна, а вы аккуратно идите к машинам и захватывайте самолёт, только помните, что там внутри ещё минимум два немецких лётчика, а то и ещё кто‑то.
Чекист задумчиво почесал щетинистый подбородок, подозвал к себе Тамбова, сказал тому, чтобы он ждал условного сигнала, а сам развернулся и, поудобнее перехватив в руках ППШ, направился было в сторону аэродрома, явно собираясь штурмовать цель в одиночку.
– Вы куда? – остановил его я, широко распахнув глаза.
– Пойду пленных свяжу и перевяжу, раз ты говоришь, что там генерал валяется. А то помрёт ещё. Ведь генерал всё же – это тебе не хухры‑мухры. Да и лётчиков немецких выкурю.
– Может быть, я с вами, товарищ лейтенант госбезопасности? – предложил Тамбов.
– Отставить, – помотал головой тот. – Я уже вам говорил: вы слишком ценны.
– Тогда меня возьми, товарищ командир, – крикнул сидящий на дереве Садовский. Потом посмотрел на обалдевшего меня и спросил: – Лёшка, я тебе вроде бы пока не нужен? Ты ж вроде бы почти всех пострелял? Так я схожу тогда? А? А то одного его отпускать никак нельзя. Мало ли чего. Давай я с ним пойду?
– Конечно иди, Михаил. Не одному же товарищу лейтенанту государственной безопасности атаковать всю воздушную гавань, – наконец придя в себя от шока, сказал я, а потом негромко добавил: – А вот вдвоём – другое дело.
Воронцов дождался, пока Садовский слезет, поправил каску, чуть пригнулся и, взяв ППШ наизготовку, пошёл на зачистку. Садовский двинулся за ним.
«Вот люди из чистой стали. Вдвоём аэродром штурмуют, и никто даже о безрассудности самой поставленной задачи не то что не поспорил, но даже и не задумался!» – пришла в голову ошеломительная по своей грандиозности мысль.
Старший лейтенант посмотрел вслед уходящим, перевёл взгляд на меня и спросил:
