Неправильный лекарь 3

Даже не спрашивал, кто я, зачем я. Как так‑то? Я оглянулся вокруг, в холле никого кроме меня нет. Теперь понятна беспечность сотрудника полиции. Он шёл впереди достаточно быстро. Это хорошо, что я тоже люблю быстро ходить, другой давно отстал бы. Мы спустились в подвал, вышли в подземный коридор, а тут оказалось вообще легко можно заблудиться, как пуля в навозной куче. Переходы разветвлялись, изгибались, выходили на первые этажи, потом вновь уходили под землю. Ужас какой‑то, а ведь наверняка делали для удобства, чтобы попасть из одного корпуса в другой и не попасть при этом в буран или ливень.

Наконец мы пришли в нужное здание. Как я это понял? Мы поднялись на третий этаж и точно не собирались ни в какой переход. Возле четвёртой двери стояло два охранника в форме. Хм, а ведь папа Боткина грозился к нему приставить кучу охраны на всех подступах. Возможно решили, что главная угроза миновала и Серафим Павлович позволил своим людям расслабиться. Мы вошли в палату, в центре стояла какая‑то навороченная койка, похожая на наши функциональные в реанимации. Андрей лежал с закрытыми глазами, лицо выглядело вполне здоровым. Слева от него в кресле сидел ещё один полицейский в штатском, значит их всего четыре, как и говорил Белорецкий.

Я подошёл к другу поближе и взял за руку, щупая пульс. Он открыл глаза и повернул голову ко мне. В его глазах никаких эмоций – ни радости, ни печали, ни узнавания меня в качестве друга, которого по идее рад должен был увидеть, особенно учитывая, что находится под усиленной охраной. Я ждал, что он заговорит первым, но он и не собирался. Просто с интересом меня изучал, как нового человека.

– Ты меня не узнаёшь? – спросил я с надеждой. А вдруг он просто придуряется? Это от него легко можно ожидать.

– А что, должен? – спросил он.

– По идее, да, – сказал я и грустно вздохнул. А может он не хочет признаваться при полицейских? Играет в свою дудку, чтобы его в ближайшее время не допрашивали с пристрастием и выворачиванием мозга мехом внутрь? А легко. Только выяснить это получится, когда рядом не будет посторонних. Такой случай представится нескоро, надо набраться терпения и выждать удобный момент.

– Как себя чувствуешь? – решил я задать вопрос, ответ на который не требует уединения.

– Вы, сударь, можете хотя бы представиться, чтобы я понимал, с кем разговариваю? – его голос прозвучал немного раздражённо, непохоже, что он сейчас играет на публику. Неужели и правда не помнит?

– Я Александр Петрович Склифосовский, лекарь, твой друг детства и до последнего момента.

– Принято, буду пытаться вспомнить, – немного успокоился он, но всё равно оставался серьёзным и немного напряжённым.

– Ну может хоть какие‑то образы всплывают? Лицо может знакомое, ресторан “Медведь”, наш любимый, нет?

– Абсолютно, – покачал он головой. – Мне почему‑то кажется, что мы и в самом деле знакомы, но ничего более дельного в голову не приходит.

– Так я вернусь к вопросу, как самочувствие?

– В целом нормально, слабость пока остаётся, голова кружится, когда пытаюсь встать. Ну вот ещё не помню ничего до того момента, как оказаться в больнице.

– Что говорят по поводу перевода отсюда? Есть какие‑то прогнозы?

– До завтра точно здесь, дальше будут решать. Я так понял, что отсюда меня не домой отпустят, который я ни малейшего понятия не имею, где находится, а в камеру в управлении полиции.

– А в чём обвиняют? – решил я спросить на дурачка.

– В покушении на убийства на тебя, раз уж ты тот самый Склифосовский. Но как такое могло быть, если мы закадычные друзья?

– Да не было никакого покушения, – хмыкнул я. – Я же объяснял главному полицмейстеру. Ладно, не переживай, вытащим тебя отсюда.

– Они сказали,… – начал он, но я его опередил.

– Сказали, что изменят меру пресечения, когда ты начнёшь сотрудничать, – кивнул я. – Только, во‑первых, убивать ты меня не собирался. Во‑вторых, те, кого ты должен был сдать полиции, уже арестованы, так что толку от твоих показаний, даже если ты всё вспомнишь, будет ноль. У них нет причин тебя держать в камере предварительного заключения.

– Тогда почему на меня продолжают наседать три раза в день, чтобы я всё вспомнил и рассказал?

– Чтобы поставить галочку в документах, – хмыкнул я, удивляясь, что капитан полиции до сих пор не вмешивался в наш разговор. Может записывает всё потихонечку? Да пусть записывает. Я ничего криминального не сказал.

– Понятно, – хмыкнул Андрей без тени улыбки на лице.

– Я займусь этим вопросом немедленно, а ты выздоравливай! – сказал я, снова взяв его за руку, проверяя пульс. Учащения нет, значит во время разговора он не волновался и вполне возможно, что ему не приходилось врать. Грустно. Я всё ещё лелеял тающую надежду, что он прикидывается. – Ну всё, пока, друг!

Я улыбнулся ему на прощание и подмигнул. Он смотрел на меня, как на чужого человека, силясь вспомнить, где раньше меня видел.

– До свидания, – ответил он, когда я уже открывал дверь.

Я молча повернулся, кивнул и вышел из палаты. Сам не знаю почему, но в глазах наворачивались слёзы. Чем дальше, тем больше мне казалось, что Андрей не играет в амнезию, а действительно ничего не помнит. Ведь Белорецкий обещал обеспечить ему безопасность во время задержания, как же так получилось? Теперь никто не ответит. Состав группы захвата засекречен, а тот, кто отвечал за её формирование, скорее всего мне отвечать не будет, хоть ты его огнём жги, хоть молнией.

Сначала я хотел снова позвонить Белорецкому, но потом решил посетить его лично. Не думаю, что он откажет мне в аудиенции, как Обухов. Впрочем, Степан Митрофанович мне и не отказывал, всё застопорилось на секретаре. Ну ничего страшного, завтра утром задам свои вопросы. До управления полиции чуть больше двух километров, оно находится на Литейном проспекте. Часть пути я решил пройти пешком, чтобы ветер с Невы охладил разгорячённый мозг и успокоил нервы. Ну и на ветру слёзы выглядят вполне естественно. Вот перейду через мост и вызову такси.

Когда дошёл до середины моста, остановился и некоторое время смотрел на чёрную рябь Невы, частично освещённую подсветкой моста, на редкие проплывающие корабли, которые никак не хотели уходить на зиму в доки несмотря на завершение сезона навигации. Богатые купцы пользовались тем, что вода ещё не схватилась льдом и наплевав на возможные штрафы везли свой товар, готовясь к зимней торговле. Наблюдая за всей этой неторопливой движухой, я почувствовал, как мне полегчало и стало зябко, особенно ногам.

Быстрым шагом я дошёл до конца моста и решил, что мне на хрен не нужно никакое такси, я почти дошёл. А вот стакан орехового рафа мне точно не повредит, поэтому я потратил на эту покупку ещё пять минут своего времени. На часах полшестого, рабочий день в полиции близится к концу, но ещё не завершён. Белорецкий, как настоящий капитан большого судна, сходит на берег последним, я просто обязан его застать.

Что вполне естественно, меня к нему в кабинет не пустили. Да что там в кабинет, дежурный на входе сказал, что визиты на сегодня завершены и надо приходить завтра утром. Ладно, тогда достаём козырной туз. Я всё‑таки позвонил Белорецкому и сказал, что я стою внизу возле дежурного. Ровно через минуту меня не только пропустили, но и выдали сопровождающего, который провёл меня до самого кабинета главного полицмейстера.