Несбывшаяся жизнь. Книга первая
– А где этот? – бесцеремонно спросила Ритка и кивнула в сторону Лизиной комнаты. – Там?
Лиза кивнула.
Ритка расхохоталась.
– Да брось! – и с удивлением покачала головой. – Ну ты даешь, тихоня! С места в карьер. Вижу, съездили не зря! Ладно, не мое дело. Давай, буди своего… этого… как его? Полюбовничка!
– А ты что разоряешься? – спросила Лиза. – Что‑то случилось?
Ритка сверкнула глазами.
– Еще как случилось! Буди Димку! Собирай курултай[1], будем решать!
– Что решать? – растерялась Лиза. – Мне нужно в кулинарию. Есть нечего, а она скоро закроется!
– Димку буди! – раздраженно повторила Ритка. – И черт с ней, с твоей кулинарией! Тут жизнь человеческая решается, а ты про жратву!
Лиза кивнула и пошла будить Дымчика. Наверное, что‑то действительно случилось, просто так Ритка не кипишует, ей на все наплевать. Поссорилась или рассталась с Жекой? Тоже мне, вселенское горе.
А у Лизы – вселенское счастье, вы уж простите!
Вселенское счастье на фоне небольших неприятностей и большого разочарования. Так она обозначила встречу с матерью. Ну да, на фоне случившегося именно так все и выглядело – небольшие неприятности и большие разочарования. Которые она уже, кажется, пережила.
– Ритка? – сладко потянулся Дымчик. – Явилась, не запылилась. Ой, Лизка! А жратва и выпивон?
Лиза виновато вздохнула:
– Не успела. У Ритки что‑то случилось. Злющая, и в глазах слезы. Не переживай, нажарим картошки, откроем консервы, есть бутылка водки. В общем, погуляем, – неуверенно вздохнула Лиза. – Но, кажется, веселой гулянка не будет…
Ритка сидела все в той же позе, отхлебывая густой желтый ликер.
Увидев Дымчика, засмеялась:
– Ну что, плейбой, поймали тебя? А я говорила – не надо переться в эту дыру, хорошим не кончится. Ан нет, поперлись. И что теперь? Конец дружбе? Побултыхаетесь в койке – и все? После такого дружить сложно, я знаю. Дураки вы, короче. Ладно, дело ваше.
Дымчик и Лиза стояли, как виноватые ученики перед директором школы.
Лиза ждала, что он возразит, перебьет Ритку и скажет, что она ошибается, у них все не так, а совсем наоборот, у них все серьезно, у них любовь. Но Дымчик молчал. Выходит, соглашался?
– Ладно, – резко перебил Ритку Дымчик, – хорош воспитывать. Что у тебя? Случилось что, раз нажралась одна и злая как собака?
– Случилось, – обреченно кивнула Ритка и заревела.
Ревущей Ритку Лиза видела нечасто, раза два в жизни, и то сто лет назад.
– Залетела я, ребят, – всхлипнула Ритка. – И самое главное – срок. Срок прозевала, короче, аборт делать поздно. А если делать – очень опасно. У меня плохая свертываемость крови, короче, сдохнуть могу. Во цвете сил и лет.
И Ритка еще пуще заревела.
– Да и что такого‑то? – разозлился Дымчик и отхлебнул из Риткиного стакана. – Залетела, и что? Твой амбал не хочет становиться папашей?
Жека никогда не нравился Дымчику, это было понятно. Два полюса, две противоположности, и Дымчик не уставал подкалывать «тупоголового», по его словам, спортсмена. Он вообще обожал провокации, а когда тот терялся, Дымчик смотрел на него с нескрываемым презрением.
Но Ритка была влюблена, и сроду ничего, кроме учебников, не читавший спортсмен ее не смущал.
– Зачем мне умный? – говорила она. – Я и сама умная! И потом, у него другие достоинства, – важно заявляла она, вызывая гомерический хохот ближайшего круга.
А теперь она сидела и протяжно выла.
– Эта сволочь свалил, – прорыдала Ритка, – просто свалил, и все, кранты! Сказал, что ребенок ему не нужен и я не нужна! Сказал, что денег даст, но ничем заниматься не будет. Короче, потрахались и до свидания, мы расстаемся!
– Ритуль! – Лиза обняла подругу и прижала к себе. – Ну все, хватит, хватит! Тебе вредно нервничать. Это не горе, Ритка. Это… счастье. В конце концов, у тебя есть мама и мы! Как‑нибудь справимся – ты только не убивайся! Тысячи женщин об этом мечтают!
Ритка в мгновение замолчала и немигающе уставилась на Лизу.
– Ну ты совсем дура… – протянула она. – Ты просто чокнутая, Лизон…
Дымчик стоял у окна и курил.
– Вот же тварь, – выдавил он сквозь зубы, – вот же подонок! А я, Марго, тебе всегда говорил! Я всегда говорил, что он сволочь! Тупая накачанная сволочь. А ты? «Женя хороший, Женя клевый!» Тьфу, дура. Так тебе и надо.
И Дымчик горестно махнул рукой.
– Ладно, Лизка права, хватит. Надо думать, что делать. Точнее, как быть. Что делать и так ясно, – неуверенно добавил Дымчик.
– Что тебе ясно? – заорала Ритка. – Да мать меня растерзает! Вы что, Полю не знаете? Начнет вопить, что отдала мне всю жизнь, дала все, что могла, пахала как конь, «поступила» меня в институт, заплатила бабки, одевала‑обувала, кормила‑поила, возила по курортам! «У тебя, доченька, у первой в классе были джинсы и настоящие сабо, итальянская косметика и французские духи». Я ее песни знаю наизусть! И что стригли меня в «Чародейке», а не в парикмахерской за углом, и что маникюр с пятнадцати лет делали, и что я тварь неблагодарная, связалась с идиотом и в подоле принесла! Она ведь знала, предупреждала! А теперь я хочу повесить ребеночка на мать, на бедную Полю, которая только устроила свою личную жизнь! А, да! Замуж она пошла, только когда я выросла, потому что раньше и допустить не могла, что у меня будет отчим! Короче, не оправдала я, дура набитая и шалава подзаборная, все как она и говорила…
– У нее своя правда, – возразила Лиза, – но она тебя обожает. Покричит, поорет и успокоится, Полечка добрая. И внучка своего будет обожать не меньше, чем тебя. Ну или внучку.
– Лизка права, – кивнул Дымчик. – Полечка хорошая. И тебя, дуру, простит. Повыступает и простит. Я о другом – о твоем Жеке. Я вот думаю, как с ним разобраться.
– Забудь про него, – сказала Лиза, – и не марай руки. Ну что ты ему сделаешь, дашь в морду? Не смеши, Дим. Да и вряд ли это поможет. Бог ему судья, еще пожалеет. Еще приползет и будет умолять дать на ребеночка глянуть!
– Дура ты, Лизка, – усмехнулась Ритка. – Бог судья, ага! И приползет он, как же! Никуда он не приползет. Потому что сволочь. Димка прав. И что я сама виновата, прав. Связалась с тупым качком и бегала за ним как умалишенная. И никакого бога, Лизочка, нет. Ладно, ребята. Все ясно. Спасибо за поддержку. Я знаю, что делать.
[1] Курултай (или курилтай)– это традиционное собрание, которое обычно проводилось монгольскими и тюркскими народами для решения важного политического или военного вопроса (Здесь и далее: прим. ред.).
