Несбывшаяся жизнь. Книга первая
Небольшой Полечкин буфет, две тумбы с крупами и кастрюлями, подвесной кухонный шкафчик мам‑Нины. Раковина, газовая плита и общий, на две семьи, небольшой обеденный стол – присесть и наспех перекусить, потому что обедали и ужинали в комнатах.
Дверь из кухни вела в две смежные, но просторные комнаты окнами на Кировскую – к Полечке и Ритке.
У соседок было уютно. Пестрые легкие шторы, полированная польская мебель, кресла на тонких ножках, изящный журнальный столик, горка с посудой, трюмо. И люстра была современной – легкой, красивой, блестяще‑золотистой, с разноцветными плетеными колпачками. А еще Полечка обожала красивые вещи и умела их доставать: хрустальные ладьи, фарфоровые фигурки, настенные тарелки и даже всякие картины с пейзажами‑натюрмортами.
Красиво было у Полечки, модно. Не то что сплошное старье у мам‑Нины с Лизой.
Но не светлым и нарядным комнатам завидовала Лиза.
Лиза завидовала Ритке, что у нее такая мама – легкая, веселая, умелая Полечка, которой все нипочем. И дома у них красота, и готовит Полечка замечательно, и печет – пальчики оближешь, и одевается красиво, да и Ритка вон куколкой ходит. И ласковая… Целует дочку, обнимает, а та, дурочка, вырывается… «Мам, хватит! Мам, отстань!..»
Лиза бы не вырывалась. От Полечки бы точно не вырывалась. А от мам‑Нины…
Куда там: мам‑Нина никого не обнимала и не целовала. Да она и не душистая, красивая, нарядная Полечка, пахнущая духами и сладкими булочками…
Зато Лизе очень нравился свой альков. Ляг на подоконник – и видна улица, любимая Кировская. Справа магазин «Чай‑кофе» – китайский домик‑пагода, второго такого во всей Москве было не сыскать. А как там пахло!.. Лиза заскакивала на минутку и закрывала глаза, дыша сладко‑горьким, божественным ароматом.
А вот в рыбном, на углу улицы, пахло не очень. Зато там продавалась черная икра. Икра возлежала в эмалированных белых лотках – совсем черная, матовая, как свежий асфальт, или светло‑серая, блестящая, как крохотные драгоценные камешки, – дорогущая…
В переулке был маленький, словно игрушечный, домик – магазин «Молочный», а у метро – Главпочтамт, пропитанный запахом расплавленного сургуча.
Кировскую девочки знали как собственную квартиру. Дом со львом и щитом, а по бокам – «Инструменты», «Спорттовары», магазин «Охотник» и столовая, из которой всегда доносился запах тушеной капусты. Проходя мимо столовки, Лиза и Ритка корчили рожицы, зажимали носы и с криком «фуууу» припускались бежать.
А дальше был «Дом фарфора», который они обожали. Как же там было красиво! Огромные вазы, хрустальные люстры. И всегда куча народу, всегда большущие очереди.
Впрочем, очереди ведь повсюду были: за колбасой и сыром, за шоколадным маслом и мороженой рыбой.
А однажды в «Детском мире» мам‑Нина три часа отстояла за простыми сандалиями для Лизы – потому что наступало лето, а старые, прошлогодние, износились. Мам‑Нина еле доковыляла до дома и рухнула на пороге с давлением. Даже скорую вызывали.
Она неплохая, ее мам‑Нина. Только занудная, вредная и неласковая – ни за что не пожалеет.
Не то что соседка Полечка: Ритка пальчик уколет, а Полечка целует его, и Ритку целует – не плачь, моя маленькая! А мам‑Нина только ворчала да бурчала: прочитай, сделай, вымой, выучи и снова прочитай…
И бурчала, и бурчала. А еще тетради с дневником без конца проверяла. Бурчала – проверяла, проверяла – бурчала, и так по кругу.
И чем была недовольна? Училась‑то Лиза прекрасно.
Было обидно. Но Полечка объяснила Лизе, что тетка отвечает за Лизу, потому и волнуется.
– Перед кем отвечает? – уточнила Лиза.
– Перед собой, – не растерялась Полечка. – Ну и перед тобой!
Она‑то на Ритку не ругалась, хоть та училась плохо. Так, слово скажет, и все.
* * *
Мам‑Нина работала на двух работах – для того, чтобы выжить.
Первая и главная работа была «на гардеробе». Гардероб был непростой, в ведомственной поликлинике, и мам‑Нина этим гордилась.
Вторая работа – там же, в поликлинике. Когда поликлиника закрывалась, мам‑Нина мыла полы. А коридоры были длинные, широкие, и туалеты большие, и холлы огромные! Вот мам‑Нина и уставала. Ни рук, ни ног не чуяла, приходила как побитая.
– А ты потаскай тяжелые пальто! Есть килограммов по шесть, а то и по восемь! Драп, ватиновая подкладка, – перечисляла мам‑Нина, – а если воротник? Еще килограмм! А шуба? Ты подними ее, шубу! Возьми, перекинь через борт, опять подними, повесь, потом сними, потом подай! Да с улыбочкой еще, да с поклоном…
Руки у мам‑Нины – красные и распухшие, как клешни у рака.
Полечка работала провизором в аптеке, поэтому у нее водились знакомства и блаты. С Полечкой все хотели подружиться: хорошие лекарства достать сложно.
Знакомства у Поли были везде – и в рыбном, и в домике‑пагоде «Чай‑кофе», и в Сороковом гастрономе, и в «Детском мире».
Поэтому Ритка и одета была как куколка – во‑первых, блат, а во‑вторых, Полечка и сама рукастая, не то что мам‑Нина.
Полечка и шила, и вязала. А по субботам пекла: пирожки, пироги, тортики – запах стоял такой, что одуреть можно. Принесет Полечка тарелку с пирожками, а через полчаса их уже нет – Лиза сметает.
– Ешь‑ешь, – говорила мам‑Нина. – Я не хочу.
И еще Полечка запасы на зиму делала, закрутки – помидоры, огурцы, разноцветные перцы. Красота, глаз не оторвать. И вкуснота. Лиза с Риткой зимой по‑тихому баночку стырят и съедят. Полечка потом заметит и посмеется. Добрая была, не то что мам‑Нина.
Полечка учила соседку банки закатывать. Рядом стояла, следила, а все равно без толку – у Полечки банки стоят, а мам‑Нинины взрываются.
– Рукожопая ты, Нинка! – опять вздыхала Полечка. – Лучше не берись…
В своей неудавшейся жизни тетка винила Лизу. И замуж не вышла, потому что Лизу подкинули, и техникум не окончила из‑за нее же…
Свободу потеряла из‑за нее.
У тетки была своя правда. Могла ведь отдать племяшку в детдом и жить как хочется, ан нет, свободой своей пожертвовала. Выходит, это из‑за нее, из‑за Лизы, у тетки жизнь переломана, она в этом виновата…
Потому Лиза ее и жалела. Бедная мам‑Нина – некрасивая, неумелая, с тяжелым характером, да и больная – то давление мучает, то ноги отекают, то еще болезнь сахарная началась… А Лиза в мать: неблагодарная.
