Неуловимая подача

– Это все ты виновата, Монтгомери. Я провел с тобой всего одну ночь и уже нарвался на неприятности.

– Поверь мне, – смеется она. – Я собираюсь доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем эти.

Вот это‑то меня и волнует.

 

12

Кай

 

Мы в разъездах, проводим матчи с техасскими командами. С тех пор как мы уехали из Чикаго, нам не выпало ни единого выходного, и у меня не было возможности поговорить с Монти наедине. Ребята шумно топают по туннелю, направляясь на поле, но пока команда готовится к разминке, я тайком проскальзываю в кабинет тренера.

– Привет, Эйс, – едва взглянув на меня, говорит Монти. Он стоит над столом, просматривая скаутские отчеты. – Чем могу помочь?

Тихо прикрыв за собой дверь, я обхожу стол и, не говоря ни слова, заключаю Монти в объятия.

На мгновение он замирает с бумагами в руках, но я не отпускаю его. В конце концов он бросает их на стол и обнимает меня в ответ.

– Ты в порядке?

Да. Нет. Как мне сказать ему, насколько я впечатлен и в то же время раздосадован? Как мне выразить свою благодарность за то, что он сделал для Миллер, не показав при этом, что я чертовски привязался к его дочери?

Отстраняясь, я толкаю его в грудь.

– Да иди ты, – смеется Монти, поднимая руки в знак капитуляции. – Чувак, я получаю очень противоречивые сигналы.

– Ты отговорил меня уходить на пенсию, а сам поступил точно так же по той же гребаной причине.

Карие глаза Монти смягчаются, его грудь вздымается при вздохе.

– Она тебе рассказала.

– Да, она мне рассказала, и ты тоже должен был это сделать.

– Присаживайся.

Раздраженный, я делаю, как он говорит, сажусь на стул по другую сторону стола.

Монти откидывается на спинку стула, подпирая пальцами подбородок.

– Я не рассказывал тебе, потому что мы с тобой разные.

– Монти, в этом отношении мы совершенно одинаковые. Ты уволился, чтобы заботиться о своем ребенке. Почему я не могу?

– Потому что я был не таким, как ты, Эйс. У меня не было твоего таланта. Я был не в твоем возрасте. Я не располагал такой помощью, как ты. Как думаешь, почему я так непреклонен в том, чтобы организация делала это для тебя? Я знаю, как это тяжело. Черт, Кай, я знаю, через что ты проходишь, но ты не один. А я был один.

Проклятие.

– Я не рассказывал тебе об этом, потому что ты ищешь повод, чтобы завершить карьеру, – продолжает он. – Я не собирался давать тебе такую возможность. Если бы тебе больше не нравилось играть, я бы сию минуту помог тебе собрать чемоданы, но я вижу, что игра тебе нравится. То, как ты выглядишь в те вечера, когда выступаешь в роли питчера. Как сильно тебе нравится снова играть с Исайей. Ты по‑прежнему любишь эту игру.

– Тебе тоже по душе игра. Это очевидно. В противном случае ты бы не тренировал команду последние двадцать лет. Так почему же ты ушел, если тебе это так нравилось?

– Потому что Миллер было пять лет, и она только что потеряла маму.

Мой взгляд падает на фотографию в рамке на его столе. Миллер, еще не достигшая подросткового возраста, в желтой футболке для софтбола с гигантской цифрой четырнадцать на форме. Зная то, что я знаю об этой женщине сейчас, у меня щемит в груди от того, через что ей пришлось пройти в столь юном возрасте.

Снимая кепку, я большим пальцем протираю фотографию Макса, которую храню внутри.

Монти смиренно вздыхает.

– Она ходила в детский сад и потеряла единственного родителя, которого когда‑либо знала. Я был ей нужен.

– Ты жалеешь, что ушел? Поэтому не хочешь, чтобы я поступил так же?

– Не жалею ни единой секунды. Я нуждался в ней так же сильно, как и она во мне, но у нас с Миллер все было по‑другому, чем у тебя и Макса. В тот момент я искал направление в своей жизни, и я гораздо лучший тренер, чем игрок.

Мой взгляд прикован к ее фотографии.

– У тебя есть помощь, которой у меня никогда не было. За вами с Максом стоит так много людей. Твой брат, я, вся эта команда.

«И Миллер», – мысленно добавляю я.

Все те недели, что она здесь, я вижу, как она заботится о Максе, как сильно он ей уже небезразличен, но я не скажу этого вслух, чтобы не услышал ее отец.

– Что даст увольнение? Позволит тебе сидеть дома, чтобы Макс был счастлив? Знаешь, что делает ребенка счастливым? То, что он видит, как его родители воплощают свои мечты. Бейсбол – это все еще твоя мечта, я знаю. Перестань относиться к нему как к врагу и позволь себе им наслаждаться. Всем этим – командой, путешествиями, болельщиками. Как только это исчезнет, оно исчезнет навсегда.

Я не отрываю взгляда от фотографии Миллер, и в моей голове звучат ее слова. О том, что она не хочет, чтобы Макс, подобно ей, испытывал чувство вины, что она хочет помочь мне найти баланс между двумя видами любви в моей жизни.

– Кай, посмотри на меня.

Я поднимаю взгляд и нахожу Монти по другую сторону стола.

– Я люблю и тебя, и твоего сына. Ты это знаешь. Ты лучший питчер, который когда‑либо играл у меня в составе, но я не просил бы тебя остаться, если бы не считал, что так будет лучше для вас обоих. Я хочу, чтобы у тебя была возможность, которой не было у меня. На твоей стороне чертовски много людей.

Для человека, который постоянно чувствовал себя один на один со своими обязанностями, которому всегда не на кого было положиться, мне нелегко заметить помощь вокруг себя. Но она есть. В этой команде или персонале нет ни единого человека, который не делал бы все возможное ради меня или моего сына. Я склонен предаваться жалости к себе, говоря себе, что я одинок, но это не так.

 

Конец ознакомительного фрагмента