Неуловимая подача

Глаза у нее нефритово‑зеленые и совершенно растерянные, прямо под носом сверкает крошечное золотое колечко, и теперь я понимаю, почему мой братец превратился в ошарашенного подростка, потому что внезапно я стал таким же.

– Может, мне просто угадать? Если хочешь, могу нажать на все, и мы вместе совершим приятную долгую поездку в лифте.

Макс тянется к ней, окончательно возвращая меня к реальности. Как будто я никогда раньше не видел красивой женщины.

Я чуть отворачиваюсь, чтобы он не запустил свои маленькие пальчики в ее волосы, что выглядело бы забавно, если бы эта женщина не выпивала в девять утра даже не одну, а две банки пива.

Я кашляю и сам нажимаю на этаж Сандерсона.

Мисс «Двойное пиво в будний день» перекидывает волосы через плечо и становится рядом со мной. Независимо от того, какие напитки она предпочитает по утрам, выпивкой от нее не пахнет. От девушки исходит аромат свежей выпечки, и меня внезапно охватывает желание перехватить чего‑нибудь сладенького.

Краем глаза я замечаю, как она с легкой улыбкой смотрит на Макса.

– У тебя милый ребенок.

«У тебя все милое», – хочу я сказать в ответ.

Но не говорю, потому что с прошлой осени я завязал с этим. Я больше не могу позволить себе роскошь флиртовать с каждой встреченной на улице хорошенькой женщиной. У меня нет возможности пропустить стаканчик пива в девять утра. Я не могу, не назвавшись, привести в свой гостиничный номер случайную женщину на один вечер, потому что мои номера в отеле заставлены детскими кроватками, стульчиками для кормления и завалены игрушками.

И мне особенно не стоит делать кокетливые заявления в адрес такого типа женщин. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять, что она дикая штучка.

– Мы говорить‑то умеем? – интересуется она.

– Мы? В смысле…

Она тихонько посмеивается.

– Я имела в виду тебя. Значит, ты просто имеешь обыкновение игнорировать людей, которые с тобой разговаривают?

– Э‑э, нет. – Макс снова пытается схватить ее, но я отворачиваюсь, чтобы не дать дитю вцепиться в незнакомку. – Прошу прощения. Спасибо. – Мой ребенок прижимается всем телом ко мне, продолжая тянуться пухлыми пальчиками то ли к ней, то ли к одной из банок пива.

Женщина снова издает негромкий смешок.

– Может быть, он знает, что тебе нужно вот это, – она предлагает мне вторую банку «Короны».

– Сейчас девять утра.

– И?

– И сегодня четверг.

– Я вижу, мы еще и любим порицать.

– Проявлять ответственность, – поправляю я.

– Господи, – смеется она. – Тебе нужно что‑нибудь покрепче «Короны».

Что мне нужно, так это чтобы лифт двигался немного быстрее, но, возможно, она не так уж неправа. Мне действительно стоит выпить баночку пива. Или десять. Или несколько часов поваляться с обнаженной женщиной. Не могу вспомнить, когда я в последний раз это делал. Такого, черт возьми, не случалось с тех пор, как в моей жизни появился Макс, а это произошло девять месяцев назад.

– Папа. – Макс сжимает мои щеки, а потом снова указывает на женщину.

– Знаю, приятель.

Ни черта я не знаю.

Все, что я знаю, – это то, что мой ребенок не оставляет попыток оторваться от меня, чтобы добраться до нее. Что само по себе странно, потому что вообще‑то Макс не любит незнакомцев, и уж тем более ему не очень комфортно с женщинами.

Я считаю, что виной тому – тот факт, что родившая Макса женщина бросила его на попечение отца‑одиночки, бестолкового дяди и команды буйных бейсболистов. Единственная женщина, которая затесалась в эту компанию, – невеста моего приятеля, и ему потребовалось время, чтобы проникнуться к ней симпатией.

Но по какой‑то причине эта женщина ему нравится.

– Ну‑ка, Макс, – выдыхаю я, одергивая его. – Перестань ерзать.

– Я знаю, это странное предложение, но я могу подержать его, если хо…

– Нет, – огрызаюсь я.

– Боже.

– То есть нет, спасибо. Он не слишком ладит с женщинами.

– Интересно, в кого это он?

Я бросаю на нее многозначительный взгляд, но она только пожимает плечами и делает еще один глоток.

Макс снова смеется. Буквально из‑за пустяка. Просто этот парень, как ни странно, запал на нее, и поездка в лифте занимает чертовски много времени.

– Это ты в маму такой улыбчивый? – спрашивает она моего сына, наклоняя голову и любуясь им. – Потому что я не думаю, что твой папа знает, как это делается.

– Очень смешно.

– Сделаю вид, что это не было сарказмом, и у тебя действительно есть чувство юмора.

– У него нет мамы.

В кабине лифта воцаряется зловещая тишина, как это обычно бывает, когда я произношу эти четыре слова. Большинство людей обеспокоены тем, что они перешли черту, потому что думают, что его мама трагически скончалась, а не потому, что она не сказала мне, что беременна, а затем появилась через шесть месяцев после родов, чтобы перевернуть мой мир с ног на голову и уйти.

Ее дразнящий тон сразу меняется.

– О боже, прости. Я не имела в виду…

– Она жива. Просто она не с нами.

Я физически ощущаю, как ее охватывает облегчение.

– О, ну это хорошо. Я хотела сказать, это нехорошо. А может, хорошо? Кто я такая, чтобы судить? Вот дерьмо, этот лифт едет целую вечность. – Она прикрывает рот ладонью, ее взгляд устремляется на Макса. – Я имею в виду «черт возьми».

Незнакомка наконец заставляет меня усмехнуться, и легкая улыбка скользит по моим губам.

– Так мы действительно умеем улыбаться.

– И улыбаемся гораздо чаще, когда нас не отчитывает в лифте незнакомка, которая, проснувшись, первым делом прикладывается к банке пива.