Неуловимая подача

– Ну может, она вообще не ложилась спать.

Еще одно небрежное пожатие плеч.

Боже милостивый.

– Может, стоит перестать говорить о себе в третьем лице, словно мы пара напыщенных засранцев?

Лифт наконец открывается на нужном ей этаже.

– Может, ему стоит время от времени расслабляться? У него симпатичный ребенок и милая улыбка. Когда он ее демонстрирует. – Она салютует мне своей «Короной», прежде чем допить остатки и выйти из лифта. – Спасибо, что подвез, папочка младенца. Это было… интересно.

Да уж точно интересно.

Миллер

Обожаю сливочное масло. Только представьте себе того, кто преподнес человечеству этот величайший божий дар. Так и расцеловала бы его за это открытие. С хлебом? Совершенство. Намазать на печеную картошку? Ниспослано небесами. Или вот еще, мое любимое блюдо – знаменитое масляное шоколадное печенье.

Возможно, вы посчитаете, что это просто печенье с шоколадной крошкой, и все они одинаковые. Неверно. Абсолютно неверно. Может быть, я и известна на всю страну своей способностью готовить десерты для ресторанов, отмеченных звездой Мишлен, но я бы хотела, чтобы какой‑нибудь из этих модных ресторанов сказал «к черту все» и позволил мне испечь для их меню гребаное печенье с шоколадной крошкой.

Они бы распродавали все до последнего кусочка. Каждый вечер.

Но даже если бы мне разрешили приготовить что‑нибудь классическое, то этот рецепт – мой. Я могу использовать свой творческий подход, свои фишки и техники. Черт возьми, я даже составлю целое свежее и вдохновляющее десертное меню для ресторана, в котором столики заказаны на год вперед. Но классические рецепты, те, что я отрабатывала последние пятнадцать лет, те, от которых ваше тело тает, едва сладость касается языка, и которые напоминают вам о доме, принадлежат только мне.

Как бы то ни было, никто не просит у меня эти рецепты. Я известна не ими.

И я совершенно уверена, что единственное, чем я прославлюсь, – это психическим расстройством, которое у меня случится прямо посреди кухни в Майами просто потому, что за последние три недели я не смогла приготовить ни одного нового десерта.

– Монтгомери, – окликает меня один из поваров. По какой‑то причине он не считает нужным называть меня по званию, поэтому я не стала утруждать себя, выясняя, как его зовут. – Ты пойдешь с нами куда‑нибудь вечером после смены?

Я не удостаиваю его взглядом, убирая свое рабочее место и молясь, чтобы суфле в духовке не остыло.

– Полагаю, вы забыли, что я шеф‑повар, – бросаю я через плечо.

– Милая. Ты просто печешь пироги. Я не собираюсь называть тебя шеф‑поваром.

На кухне воцаряется тишина, как будто запнулась пластинка, и все повара застывают со своими инструментами в руках.

Прошло много времени с тех пор, как меня не уважали в моей профессии. Я молода, и в двадцать пять лет нелегко стоять на кухне среди, как правило, взрослых мужчин и указывать им, что они делают неправильно. Но за последнюю пару лет я заработала репутацию, которая требует уважения.

Три недели назад я получила премию Джеймса Бирда[1], высшую награду в моей отрасли, и с тех пор, как меня назвали «Выдающимся кондитером года», мои консультационные услуги пользуются большим спросом. Сейчас я составляю трехлетний список кухонь, в которых проведу сезон, в том числе и в Майами, разрабатываю для них программу приготовления десертов и даю им шанс получить звезду Мишлен.

Так что да, звание шеф‑повара я заслужила.

– Так ты идешь, Монтгомери? – снова начинает он. – Я куплю тебе пива или какой‑нибудь коктейль с зонтиком, который тебе, наверное, понравится. Что‑нибудь сладенькое и розовенькое.

Как этот парень умудряется не замечать, что его коллеги молча умоляют его заткнуться, – это выше моего понимания.

– Я знаю еще кое‑что сладенькое и розовенькое, что я бы не отказался попробовать.

Он просто пытается вывести меня из себя, разозлить единственную работающую на кухне женщину, но он не стоит моего времени. И, к счастью для него, мой таймер подает звуковой сигнал, возвращая мое внимание к работе.

Когда я открываю дверцу духовки, меня встречает обжигающий жар и очередное подгоревшее суфле.

Премия Джеймса Бирда – всего лишь листок бумаги, но почему‑то ее вес меня раздавил. Я должна быть благодарна и польщена тем, что получила награду, к которой большинство шеф‑поваров стремятся всю свою жизнь, но после победы я ощутила лишь невыносимое давление, из‑за которого у меня помутился рассудок и я больше не смогла создать ничего нового.

Я никому не говорила о своих проблемах. Мне слишком стыдно в этом признаться. Все взгляды прикованы ко мне больше, чем когда‑либо прежде, поэтому я теряюсь. Но не пройдет и двух месяцев, как я появлюсь на обложке осеннего выпуска журнала «Еда и вино», и уверена, что в статье будет говориться исключительно о том, как грустно критикам видеть, что еще один новый талант не смог реализовать свой потенциал.

Я больше так не могу. Как ни стыдно это признавать, но сейчас я не справляюсь с давлением. Это просто небольшое эмоциональное выгорание, повседневная рутина. Что‑то вроде творческого кризиса у кондитера. Он должен закончиться, но, черт возьми, он точно не пройдет, пока я работаю на чужой кухне, стараясь научить других своему ремеслу.

Развернувшись спиной к персоналу, чтобы они не могли увидеть мой очередной промах, я ставлю формочку с суфле на стойку. Как только я это делаю, чья‑то рука ложится мне на талию, и каждый волосок на моей шее тревожно встает дыбом.

– У тебя здесь еще два месяца, Монтгомери, и я знаю хороший способ скоротать времечко. Способ расположить к себе персонал. – Горячее дыхание повара касается моего затылка.

– Убери от меня свои руки, – холодно говорю я.

Кончики пальцев впиваются мне в талию, и я чувствую, что вот‑вот сорвусь. Мне нужно убраться подальше от этого мужчины и этой кухни. Мне нужно убраться подальше от любой кухни.

– Тебе, должно быть, одиноко, раз ты разъезжаешь по стране. Держу пари, в каждом городе, который ты посещаешь, ты находишь себе дружка, который согревает тебя в твоем маленьком фургончике.

[1] Премия Джеймса Бирда – ежегодные награды, присуждаемые Фондом Джеймса Бирда для признания лучших ресторанов и шеф‑поваров Соединенных Штатов.