Неупокоенные кости
Нечто подобное она испытывала всякий раз, когда где‑нибудь находили неопознанное тело, и неважно, где это было – здесь, в Британской Колумбии, в соседних провинциях, в Канаде или по другую сторону границы, в Штатах. Стоило сообщению об очередной находке прозвучать по радио, мать Фейт срывалась в штопор и снова начинала пить. А пить ей было, мягко говоря, не полезно. С тех пор как в начале сентября семьдесят шестого года старшая сестра Фейт неожиданно исчезла неизвестно куда, прошло без малого пятьдесят лет, и все это время – каждый день каждого проходящего года – ее мать тосковала, и мучилась, и ждала, что ее дочь найдется. Ее нервы были расшатаны десятилетиями бесплодного ожидания, сосуды никуда не годились, печень пошаливала, да и возраст давал о себе знать. Теперь малейшее потрясение могло стать для нее фатальным. К счастью, на отца Фейт подобные новости больше не действовали – так, во всяком случае, ей казалось. После инсульта у него развился синдром изоляции (некоторые врачи, впрочем, диагностировали бодрствующую кому, но Фейт так и не смогла взять в толк, в чем тут разница), и он почти перестал реагировать на внешние раздражители, а прогрессирующее старческое слабоумие понемногу разрывало и без того призрачную связь с окружающей действительностью. Отцу Фейт почти завидовала. Ей и самой хотелось ничего не чувствовать, не замечать, а главное – ни о чем не думать.
Когда пропала ее старшая сестра, Фейт было всего девять, но этот случай изменил все – ее детство, юность, взрослую жизнь. Изменил кардинально и навсегда, и такие новости, как сегодняшнее сообщение по радио, могли только разбередить старые раны и сделать острее боль потери, определившей жизнь их маленькой семьи после исчезновения сестры, обрекшего их на неопределенность, незавершенность, неразрешимость, неизвестность. Как ни назови – таков их жребий, от которого не избавиться никакими силами. И даже сегодняшние новости не сулили облегчения. Напротив, они могли сделать их положение еще хуже, еще безнадежней. Хотя куда уж хуже…
Больше всего Фейт не нравилось упоминание о женском сапоге на танкетке. Именно такие сапоги были на ее сестре в день исчезновения. Она купила их за считаные дни до начала учебного года на деньги, которые принесла ей подработка в пончиковой на Марин‑драйв.
Свернув на Линден‑стрит, Фейт медленно ехала к своему дому, молясь, чтобы мать пропустила это сообщение. Заехав на подъездную дорожку, она остановила машину и, выключив мотор, долго смотрела на крошечный, жалкий домишко, остро нуждавшийся в ремонте, покраске, уходе; казалось, он так и остался в семидесятых, тогда как все вокруг изменилось, обновилось, стало другим.
«Нужно с этим покончить, – подумала Фейт. – Но как?!»
Она выбралась из машины и, стараясь производить как можно меньше шума, вошла в дом. В прихожей поставила на пол свою сумку с одеждой для йоги, сняла куртку и повесила на крючок, потом стащила с ног кроссовки. В одних носках Фейт прошла в гостиную. Отец, как обычно, спал в кресле перед телевизором: из открытого рта доносится тихий храп, в уголках губ скопилась блестящая, вязкая слюна. Здесь все спокойно, и Фейт направилась в кухню, где мать пекла кексы. При ее появлении та подняла голову. Вид у нее был усталым.
– Привет, детка. Как прошло занятие?
– Хорошо, – солгала Фейт. – Как у тебя дела? Все в порядке?
«Ты видела новости?» – вот что подразумевали ее слова.
– Твой отец сегодня чувствует себя хуже. Кроме того, он ошпарил руку, когда открыл в ванной кран с горячей водой вместо холодной. Я смазала ему кожу мазью от ожогов и дала аспирин. Теперь он спит.
Хорошо, они ничего не видели. Пока. А потом, быть может, все как‑нибудь обойдется – смертельная пуля пролетит мимо, и они не пострадают.
– Я сейчас спущусь к себе – мне нужно проверить электронную почту и принять душ. А потом помогу тебе вымыть посуду, ладно?
– Спасибо, милая.
Мать слабо улыбнулась и добавила:
– Все‑таки хорошо, что ты вернулась к нам.
Через силу ответив на ее улыбку, Фейт поцеловала мать в сухую, словно пергаментную щеку. Выйдя из кухни, она решительно пошла к себе, но у лестницы в подвал заколебалась. Не в силах справиться с искушением, Фейт беззвучно двинулась дальше по коридору, в конце которого была дверь в комнату сестры.
Тот, кто никогда не терял близких, вряд ли понял бы мать Фейт, которая превратила спальню пропавшей дочери в музей, памятник прошлому, святилище. Все здесь оставалось точно таким же, как в роковом сентябре семьдесят шестого. Казалось, комната терпеливо ждет возвращения молодой девушки, которая бесследно пропала сорок семь лет тому назад.
Стоило Фейт перешагнуть порог, и она как будто переместилась во времени. Со стен на нее глядели постеры с изображением шотландской поп‑группы «Бэй Сити Роллерз», гремевшей в первой половине семидесятых, – их еще называли «клетчатой сенсацией» за то, что музыканты использовали в своих костюмах шотландские традиционные мотивы. Над кроватью висел постер юного Шона Кэссиди – длинноволосого, улыбающегося, бесконечно очаровательного. С внутренней стороны на входной двери болтался пожелтевший, потрепанный постер с лицом двадцатиоднолетнего Джона Траволты, сделавшегося кумиром подростков, когда начал выходить ситком «Добро пожаловать назад, Коттер!».
В изголовье кровати, прислоненная к подушке, сидела Тряпичная Энни[1], которую сшила для старшей дочери мать. Фейт тоже хотела такую куклу, но матери, похоже, хватило сил только на одну. Вообще, в их семье старшей из дочерей доставалось все – подарки, внимание, даже небольшие карманные деньги, хотя они всегда жили небогато. Фейт «доставалось, что осталось», а это было очень мало – почти ничего. Когда сестра исчезла, девятилетняя Фейт и вовсе превратилась в невидимку: родители глубоко погрузились в свое горе и почти не замечали, что у них есть еще один ребенок. Когда же Фейт вступила в подростковый возраст, она стала настолько похожа на свою старшую сестру, что родители просто боялись на нее смотреть. Натянутость в отношениях, которую испытывали все трое, угнетала настолько, что о проявлении каких‑либо нормальных чувств нечего было и мечтать. Это почти сверхъестественное сходство пугало даже прежних одноклассников ее сестры – в особенности тех, кто входил в тесно спаянную группу ее ближайших друзей, которых пресса окрестила «шестеркой из Шорвью», поскольку все они учились в старшей школе Шорвью. После исчезновения сестры всех шестерых допрашивала полиция, и далеко не все их знакомые были уверены, что они говорят одну только правду.
[1] Тряпичная Энни – тряпичная кукла, персонаж серии детских книг, написанных и иллюстрированных писателем Джонни Груллом.
