Никто не узнает

– А ты уверена, что у него есть сердце? – усмехнулся, хотя смешно не было.

Даниэль славился своей жестокостью и взрывным характером, который мог сжечь всю Италию. Для всех в клане он был непреступным бастардом, а теперь становился будущим Доном. Ему придется выйти из тени прошлого, чтобы занять место отца, Лоренцо Конселло в дальнейшем.

– Пока оно бьется, ничего не потеряно, – выдохнула Инесс, качая головой. В девичьем голосе появилась некая грусть, когда она заговорила о Дэне.

– В груди у Дэна – горящий огонь мести вместо сердца, Инесс, – выезжая из своей территории, дал по газам, набирая скорость, пока ехали по безлюдной трассе. – А все прекрасно знают, что огонь сжигает все вокруг. Особенно когда разрастется.

– Может, он найдет ту, что разделит этот огонь с ним.

Ее слова меня рассмешили.

– Как много у вас надежд на любовь, мадемуазель.

– Не веришь в нее?

– Не верь в нее слишком, малая, – посмотрел на девчонку, – Будет больно.

– Сильно? – взгляд ее темно‑шоколадных глаз был устремлен в упор на меня, а я не смотрел. Никаких детских надежд.

– Очень.

И каждый думал о своем.

Мы доехали в течении сорока минут. Я сбавил скорость, заехав в частность Конселло. Весь чертов лес был во владениях их семьи. А лес занимал сотни гектаров земли.

– Останови здесь, – выдала Инесс в нескольких километрах от особняка.

– Уверена?

– Да, – кивнула малая.

Она вышла, когда остановился у обочины трассы.

– С главного входа мне все равно не пройти, – малая наклонилась к открытому окну и улыбнулась, – Спасибо, господин адвокат, – Инесс отчеканила и убежала в глубь леса.

Мой телефон тут же зазвонил.

– Черт, – сжал руль крепче, смотря на входящий.

«Mere» – было подписано на французском. Дав по газам, прибавил скорость, пытаясь отвлечься от звонка. Телефон перестал трезвонить, но через секунду засветился снова. Я не ответил. Когда уже подъезжал к аэропорту, вновь завибрировал, заставляя поднять трубку.

– Почему матери не отвечаешь, негодник? – возмущалась мама поту сторону провода на французском.

Моя мама, Барбара Костано, была чистокровной француженкой. В подростковом возрасте она встретила папу, как сказала ма, горячего итальянца с загорелой кожей и белоснежной улыбкой, что сразу влюбилась. Папа не смог устоять перед взрывным характером мамы, поэтому остался жить во Франции. Но с возрастом папа захотел переехать, и они с мамой решились на такой отчаянный шаг. Папа любил Италию всей душой и сердцем, поэтому даже после смерти отца, мама осталась жить здесь, как самое большое напоминание о любимом человеке.

– Прости, был занят, – ответил также на французском.

Я обладал тремя языками: итальянский, французский и английский. С детства мы привыкли говорить с мамой на французском, а с папой на итальянском.

– Ты летишь к нам? – радостно спросила мама.

– Нет, не лечу, – отрезал сразу, выходя из машины и направляясь в здания аэропорта.

– Врешь, – уверен, мама ударила рукой по столу, за котором чаще всего читала свои романчики, – Каир сказал, что ты купил билеты в Ломбардию.

Я убью его, как только увижу. Два года назад мама неожиданно прилетела ко мне, когда Каир заезжал, чтобы забрать нужные документы для Лоренцо Конселло. Думаю, не стоит говорить, что Каир очаровал мою маму своей улыбкой и открытостью, после чего эти двоя спелись как два чертова соловья.

– Я улетаю сразу, ма.

– Опять врешь, – снова удар. Мама была робкой на вид, но занималась единоборствами с детства, поэтому могла и шею свернуть, что уверен, и хотела сделать сейчас со мной. – У нас семейный ужин, – ее голос вновь набрал оттенки мягкости, – Приезжай и ты, – и нотки грусти тоже.

Вот уже восемь лет Тристан Костано не появлялся на пороге своего дома. Восемь лет, мы с мамой виделись только у меня в кафе. Столько же я избегал всего, чего касалась моя семья. Восемь лет со смерти папы. И с момента, когда Тристана Костано закопали в собственном доме.

– Ты знаешь мой ответ, мама, – устало ответил, проходя паспортный контроль.

Даниэль всегда говорил пользоваться его частным самолетом, но, честно, мне не хотелось сидеть на его шее, даже если это было чертовски удобно. Мне хватало денег на ничем не обделенную жизнь. Шикарные виллы, стоящие баснословные деньги, несколько машин и сеть ресторанов по всей Италии. В будущем я собирался открывать зону отдыха, поэтому, на жизнь не жалуюсь. Роль адвоката самого могущественного клана в синдикате давала свои привилегии.

– Знаю, – выдохнула ма, – Поэтому и прошу тебя приехать. Мне больно видеть, как наша семья распалась.

– Она не распалась, а просто изменилась.

– Ты не поймешь меня, пока не появятся свои дети! – заверещала мама, – Тебе двадцать восемь, Три. Я хочу увидеть твоих детей.

Горло сдавила знакомая петля. Петля с шипами, которая впивались в кожу и убивала медленно и мучительно. И так каждый раз.

– Мама…, – закрыл устало глаза, надувая от неприятности разговора щеки, – Мы говорили об этом ни раз…

– И каждый раз, я говорю одно: одиночество – это болезнь. То, что произошло…

– Я не одинок, – перебил маму, проходя в первый класс самолета.

– Но ты не женат, – снова взялась за свое мама, говоря об этом, как о чуме, – А гнаться за мимолетным удовольствием не принесет ни к чему. Когда‑то ты поймешь.

– Женат, – сказал я, – На своей работе.

– Невыносимо, – мама точно закатила глаза, устремляя взгляд в потолок.

– Ма, я сел в самолет, поэтому нужно заканчивать разговор.

– Наш разговор не закончен, Тристан Алистер Костано! – снова удар по столу.

Мое второе имя, которое досталось мне в честь дедушки по папиной линии, входило в силу только когда мама сильно злилась. Сегодня именно такой случай.

– Закончен, ма, мой ответ один: я не приеду на ужин ни завтра, ни через пять лет.

Правда была больной, но правдой.