Обманный бросок

Исайя: Там мы познакомились. Я романтик.

Я: Тебе пора перестать пользоваться моим туалетом.

Исайя: Но там намного чище, чем у нас.

Я не удивлюсь, если, зайдя в уборную, обнаружу, что Исайя стоит там, опершись бедром о раковину, и отправляет в рот мятные леденцы. В конце концов, за эти годы я заставала его здесь несколько раз.

Он слишком занят, изучая все прелести женского туалета, чтобы обнаружить мое присутствие, но, возможно, впервые за время работы я наконец замечаю его.

Бейсболка надвинута задом наперед, но из‑под нее все равно выбиваются идеальные волосы.

Он высокий. Безбожно высокий.

И еще его одежда: брюки цвета хаки идеально облегают мускулистые бедра, а поверх белоснежной футболки надета оливково‑зеленая куртка‑бомбер, подчеркивающая мышцы на груди. У него белоснежные кроссовки и укороченные носки – невозможно определить, правильно ли он подобрал пару в этот раз.

– Привет!

Исайя замечает меня у двери дарит мне свою фирменную улыбку. У него во рту полно мятных конфет.

– Привет, женушка!

– Я уже жалею, что согласилась.

Исайя игнорирует мои слова.

– Стадион уже заполняется, хотя игра начнется только через пару часов.

Ожидаемо! Сегодня первый матч сезона – против Миннесоты, и болельщикам не терпится вернуться на трибуны.

Исайя окидывает взглядом мой наряд: велосипедки, кроссовки и поло «Воинов». Мои волосы собраны в конский хвост, а щеки горят, потому что последние три часа таскала коробки с медицинскими тейпами и другими расходными материалами.

На самом деле, эта неделя вымотала меня. Не было дня, чтобы я пришла на поле позже семи утра, а ушла до захода солнца. И я подозреваю, почему доктор Фредрик решил на этой неделе поручить мне дела всего медицинского персонала.

– Давно ты здесь? – спрашивает Исайя, и вокруг его глаз собираются морщинки, но не от улыбки, а из‑за беспокойства.

– С утра. Доктор Фредрик решил, что День открытия – идеально подходит для того, чтобы я провела инвентаризацию медицинских принадлежностей. Я пришла сюда в шесть.

– Разве у вас нет стажеров для таких задач?

– Есть.

Его осеняет понимание, и обычно беспечный Исайя выглядит раздраженным.

– Ты поела?

– Я в порядке.

– Ты ела, Кеннеди?

– Я потом перекушу в столовой.

Он смотрит на меня так, словно не верит, а затем вторгается в мое личное пространство. Не знаю почему, но я не отстраняюсь, не вздрагиваю и не ежусь. Я не возражаю, если он вторгнется в мое личное пространство и прикоснется ко мне.

Странно.

Но Исайя этого не делает. Он просто протягивает руку и запирает дверь от посторонних.

– У меня кое‑что для тебя есть. – Он лезет в карман. – Не такое броское, как то, что было у тебя в прошлый раз.

– Я ненавидела то кольцо.

На его губах появляется озорная улыбка.

– Я тоже.

Исайя держит между указательным и большим пальцами изящное кольцо.

– Ого, – слышу я свой голос. – Красивое.

Взяв кольцо из его рук, я любуюсь, как камень переливается на свету. Он потрясающего фиолетового цвета. Кажется, что это аметист. Маленькие бриллианты образуют вокруг него ореол, а шинка сделана из патинированного золота.

Очевидно, у этого кольца есть история, какой не бывает у новых украшений. Похоже, это кольцо носили, лелеяли и любили.

– Скрестим пальцы, чтобы оно подошло, – вставляет Исайя. – У моей мамы тоже были маленькие руки.

Стоп. Что?

Я перевожу взгляд на Исайю и понимаю, что он наблюдает за мной.

– У твоей мамы?

От такого вопроса этот самоуверенный мужчина краснеет.

– Это ее обручальное кольцо.

Я физически ощущаю, как кровь отливает от моего лица, когда сжимаю пальцами кольцо его матери.

Я не могу его носить! Не сейчас, когда наш брак – это просто сделка. Возможно, я никогда не пойму, как можно ценить родительские вещи, но братья Родез обожали свою маму.

Я знаю немногое, но Исайе было всего тринадцать, а Каю – пятнадцать, когда их мать трагически погибла. Миллер упоминала, что Кай рассказывал о своей маме с большим чувством. А прошлой осенью в журнале «Еда и вино» вышла статья о Миллер, где упоминалось, что она назвала десерт в честь этой женщины, хотя они и не были знакомы.

Исайя говорит о матери мало. С другой стороны, он избегает серьезных тем. Я догадываюсь, что он скучает по ней так же, как и его брат.

– Я не могу его надеть.

– Думаешь, не подойдет?

– Это кольцо твоей мамы, Исайя. Его следует сохранить для кого‑нибудь другого. Того, кто тебе дорог.

– Но мне дорога ты.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

Он смотрит мне в глаза, не отступая, но и я не сдаюсь.

– Пожалуйста, – продолжаю я, протягивая ему кольцо, чтобы он забрал его. – Я не хочу оскорбить память твоей мамы, надевая ее кольцо, потому что я замужем за ее сыном только из‑за делового соглашения. Я надену другое.

После долгих секунд молчания Исайя наконец забирает у меня кольцо.

– Это единственная вещь мамы, которую я хотел взять себе после ее смерти, – говорит он, вертя его между пальцами. – Не знаю почему. Наверное, тогда я просто плохо соображал. Мне следовало бы сохранить что‑нибудь из ее одежды или любимых книг, но я выбрал это кольцо, потому что помню, как красиво оно смотрелось на ее коже. Я всегда мечтал подарить его девушке, на которой женюсь. И пусть наш брак заключен по расчету, Кеннеди, ты и есть та девушка, на которой я женился.

Исайя берет меня за руку, и я даже не вздрагиваю, когда он проводит подушечкой большого пальца по моему безымянному.