Обманный бросок

– Так что, пожалуйста, ради меня, просто надень его, хорошо?

Его умоляющий тон заставляет меня согласиться, и Исайя, не дожидаясь ответа, надевает кольцо мне на палец.

Оно подходит идеально.

Исайя обводит его большим пальцем.

– Но если ты его потеряешь, я с тобой разведусь.

Я ничего не могу с собой поделать и хохочу.

Я несколько лет запрещала себе смеяться в присутствии этого мужчины, и теперь мне приятно поддаться такому порыву.

Я смягчаюсь, и мой тон становится нежнее:

– Я позабочусь об этом. Ради тебя.

– Уверен, ты справишься.

– И я верну тебе это кольцо, как только все закончится.

На это Исайя не отвечает.

– Это тебе, – продолжаю я, доставая из кармана и протягивая на раскрытой ладони черное металлическое кольцо и его силиконовый аналог. – Это не бриллианты, но…

– Может, тебе лучше встать на одно колено или что‑то в этом роде?

Я бросаю на Исайю строгий взгляд.

– Забирай эти чертовы кольца, пока я не передумала!

Его улыбка становится шире.

– Ты купила запасное силиконовое кольцо, чтобы я мог носить его во время игр?

К моим щекам прилила кровь. И правда: зачем я это сделала?

Наверное, потому, что Исайя похож на того, кто будет надевать силиконовое кольцо на время игр, поскольку не сможет носить металлическое. И я – его якобы жена – об этом знала.

– Тебе не обязательно надевать его на время игры, если это неудобно. Просто я подумала, что это могло бы подкрепить нашу легенду, учитывая что Ремингтон присутствует на домашних матчах.

Исайя надевает силиконовое кольцо на безымянный палец левой руки.

– Я как раз собирался сделать там татуировку с твоим именем, потому что не могу носить кольцо во время игры, но сойдет так. – Он отпирает дверь, придерживает ее и говорит: – Вам лучше вернуться к работе, док.

Выходя, я посмеиваюсь, думая о татуировке, и тут до меня доходит: я не вполне уверена, что он пошутил.

Держа Кая за руку, я разминаю его мышцы, уделяя особое внимание той, что приводит большой палец кисти: она, как правило, напрягается в начале подачи, если не проработать ее перед выходом на поле. Прижимаю большим пальцем, снимая напряжение.

Я расслабляю мышцы между его пальцами, затем переворачиваю его руку ладонью вверх и большим пальцем прохожусь по отводящей. Мои пальцы проводят линию вдоль сухожилий и гладят кожу.

У него большие руки и развитая мускулатура, приобретенная за годы тренировок, где он оттачивал умение контролировать траекторию бейсбольного мяча. На ощупь они как у Исайи.

В моем сознании всплывает воспоминание о нашей ночи в Вегасе. Я помню, как непринужденно держала его за руку, а текила помогала мне не задумываться.

Хотела бы я всегда так спокойно относиться к прикосновениям! Но тот физический контакт был совершенно иным, чем здесь, в тренажерном зале.

Я начала работать в области спортивной медицины еще на первом курсе. Дин был игроком бейсбольной команды нашего университета, и я помню, как увидела его в тренажерном зале после одной из игр.

Врачи и тренеры команды работали со спортсменами, используя различные виды послематчевой терапии и помогая расслабиться с помощью растяжки. Я помню, как легко медицинский персонал прикасался к спортсменам.

Тогда сама мысль о прикосновении к кому‑то была для меня чуждой, и я оказалась одновременно шокирована и заинтригована тем фактом, что существует профессия, позволяющая использовать свое тело для исцеления чужого.

Никто и никогда не касался меня по‑настоящему. Я не могу припомнить, чтобы меня обнимали в детстве. Никто никогда не держал меня за руку и не прижимался ко мне. В то время я не знала, что это ненормально, но как только поступила в колледж, то поняла: со мной что‑то не так. Все мое тело напрягалось, когда новые университетские друзья пытались обнять меня в знак приветствия.

В следующем семестре я начала стажироваться в бейсбольной команде Дина и сменила специальность на медицинскую. Я влюбилась в науку! Удивительно, но человеческий организм способен разрушаться и восстанавливаться. Можно сделать свое тело крепче, чтобы избежать травм.

Я научилась использовать свои руки для исцеления другого человека. И хотя физический контакт, не связанный с медициной, все еще кажется мне неестественным, я работаю над этим.

– Ты собираешься посмотреть мне в глаза или…

Я продолжаю разминать руку Кая, пока он сидит на массажном столе.

– Нет, если можно.

Он усмехается.

– Ты меня ненавидишь? – спрашиваю я.

– Черт возьми, Кеннеди! Никогда не думал, что ты настолько склонна драматизировать.

Я отпускаю его руку и наконец поднимаю взгляд. Да, поднимаю, хотя он сидит, а я стою, потому что братья Родез невероятно высокие.

– Теперь ты изменил свое мнение обо мне?

– Конечно, нет.

– Я, по сути, использую твоего брата.

– Он, кажется, не возражает. Я почти уверен, что он вызвался бы в добровольцы, если бы имел такую возможность.

Я никогда не пойму так называемой влюбленности Исайи. Если бы он знал обо мне хоть что‑то, его чувства бы давно испарились. Коннору предложили управлять компанией моей семьи. Все, что ему нужно было для этого сделать, – быть со мной, и он не справился.

Кай говорит тихо, чтобы слышали только мы.

– Однако если ты причинишь ему боль, у нас будет совсем другой разговор.

– Он не должен пострадать. В этом нет ничего личного. Это просто сделка. И ее срок истекает через шесть месяцев.

Кай касается кольца своей матери на моем пальце.

– Я не уверен, что он воспринимает это именно так.

Меня это тоже беспокоит. Это кольцо кажется слишком серьезным для того, что мы затеяли.

На массажный стол рядом с Каем шлепается одноразовая тарелка с домашним сэндвичем.

– Ешь, – говорит Исайя, обращаясь ко мне.