Обратная перспектива

Только тогда события последних нескольких часов вереницей обрушиваются на все еще затуманенную голову.

Футбольный мяч попадает в окно первого этажа миссис Уилкинс, разбивая стекло, мы хохочем, пока несемся, перепрыгивая через соседские ограждения, боясь быть замеченными. Джош умоляет родителей разрешить нам ночевку у него дома. Мама улыбается, целуя меня на пороге, и просит не опаздывать к завтрашнему семейному обеду в честь папиного повышения. Смущенно вытираю щеку тыльной стороной ладони по пути к дому Джоша, пока он демонстративно целует воздух, передразнивая акт родительской любви и насмехаясь. Грязный фургон с логотипом кошачьего корма останавливается в конце улицы, но мне не до него, мы спешим к бассейну в доме Холлов, чтобы смыть с себя липкий пот и грязь, оставленные обычным мальчишеским днем. Пока родители Джоша радуются, что им удалось быстрее обычного отправить нас спать, мы едим чипсы прямо на кровати, и я трижды обыгрываю Джоша в приставку. После чего прислушиваюсь к стрекотанию сверчков за окном и звукам проезжающих машин, проваливаясь в сон…

Крики миссис Холл и звон бьющегося стекла, который поначалу принимаю за не слишком виртуозную месть миссис Уилкинс. Звуки стрельбы и приклад пистолета, бьющий меня по виску. Темнота. Покачивания фургона на ухабах, тихий плач девочки в углу этой маленькой железной тюрьмы, воняющей бензином. Дверь фургона открывается, нас тащат по сырым камням в сторону большого грузовика, в нос ударяет запах соленой воды и водорослей. Ноги скользят, заплетаясь, и грубая рука толкает меня вперед, так, что чуть не падаю на колени. Передо мной еще несколько детей разных возрастов, все они выглядят перепуганными… Хлопки, яркий свет, грохот выстрелов, крики мужчин и вода…

Все это похоже на какой‑то сумбурный сон, какие обычно снятся слишком жаркой ночью, после них болит голова и путается сознание. Но сейчас у меня только звенит в ушах и горят легкие, а в горле першит, как после сильной рвоты.

– Что случилось? – хриплю, поворачиваясь на левый бок, пытаясь разглядеть выражение лица Джоша. За его спиной полыхают грузовые контейнеры, в которые нас запихнули после прибытия в порт. Снова слышу раскаты грома, но никак не могу сообразить, почему они раздаются не с неба. Джош поднимает на меня покрасневшие зеленые глаза, качая темно‑русой головой.

– Ты чуть не утонул, – тихо признается он. – Если бы не они…

Прослеживаю глазами в направлении группы мужчин, которая все еще вне фокуса, но даже без очков вижу крепкие фигуры в темной форме, напоминающей армейскую. Несколько человек окружили контейнеры, пытаясь потушить пожар, еще трое оказывают первую помощь другим детям, закутывая их в пледы и осматривая повреждения. И только один человек во всем этом адском хаосе по‑настоящему привлекает мое внимание.

Звон металла оглушительным крещендо разносится по территории порта, и вот тогда до меня доходит, что это вовсе не гром. Огромный мужчина стоит в нескольких ярдах от нас, небрежно ухватившись за рукоятку топора своей гигантской рукой, а потом подключает вторую, делая замах и снова опуская на корпус грузового отсека орудие, предназначенное для рубки дров. В месте удара с невероятной легкостью появляется новая дыра, словно кто‑то взял карандаш и ткнул им в листок бумаги, пробив насквозь.

Не знаю, что именно так завораживает меня в этом зрелище, но я неотрывно наблюдаю, как тяжелые удары снова и снова обрушиваются на металлический контейнер, превращая его стену в ничто. Великан будто вскрывает консервные банки, проверяя, что находится внутри, пока его товарищи обыскивают порт. Вот бы у меня было столько же силы, чтобы дать отпор, когда на нас напали. Тогда мистер и миссис Холл были бы живы, а мы бы не угодили в это подобие ада.

Некоторое время я прихожу в себя, пока люди, спасшие нас, заносят меня и Джоша в какие‑то списки. Точно не могу сказать, сколько времени проходит, прежде чем сажусь, пробегая глазами по лицам спасенных детей: я хорошо их запомнил, несмотря на темноту, в которой нас удерживали. Мне нужны очки, черты расплываются, я прищуриваюсь.

– Кого‑то не хватает, – пересчитываю про себя «один, два, три, четыре, пять…». – Нас было восемь.

Джош кривится, помогая мне встать, когда к нам подходит мужчина на вид за сорок. Почему‑то мне кажется, что именно он тут главный, у него армейская выправка и точеные черты лица. Он снимает с головы кепку, вытирая пот со лба ее задней стороной, в светлых волосах виднеется проседь, а глаза теплого карего оттенка тщательно изучают наши лица, прежде чем он бесцеремонно произносит слова, навсегда меняющие мою жизнь.

– Меня зовут Каллум Роддс. Нам только что доложили, что ваши семьи были убиты, мне очень жаль. – Я уже видел подобное. В драматичном кино обязательно есть момент в больнице, когда врач выходит к родственникам пациента, чтобы сообщить ужасные новости о его кончине, но эта сцена кажется совсем не такой. Вместо того чтобы расплакаться, как это делает Джош, я впиваюсь взглядом в говорящего и выплевываю:

– Вы лжете… – Но, даже не договорив, понимаю, что, скорее всего, это я пытаюсь обмануть себя. Мы слышали крики внизу перед тем, как нас похитили, потом в грузовике Джош прошептал, что видел обездвиженные тела и кровь, глупо думать, что люди, очевидно зарабатывающие киднеппингом, оставят свидетелей. Но несмотря на все это, мой мозг цепляется за любой шанс опровергнуть сказанное. Вероятно, этот мужчина подумал, что мы братья, значит, все в порядке, делаю расслабляющий вдох. – Моих родителей там даже не было.

Роддс тяжело вздыхает, снова надевая кепку.

– Но мы прослушали разговоры полиции, те люди уже побывали в твоем доме. Мне очень жаль, малыш.

– Иди к черту! Никакой я тебе не малыш! – Первое в жизни ругательство слетает с моих губ поразительно легко, когда оскаливаюсь и отталкиваю мужчину с дороги, даже не дослушав его следующие слова, и, спотыкаясь, подхожу туда, где здоровяк кромсает железо в клочья. Я не собираюсь слушать.

Все, что вижу, – красная пелена, мною движет слепая ярость и желание разрушить что‑нибудь до основания. Я никогда не был жестоким, учителя в школе всегда расхваливали меня как самого чуткого и доброго ребенка во всем Андовере, а мама говорила, что у меня необъятной величины сердце, способное на сострадание и предназначенное для великих дел.

Но все это отходит на задний план, когда я с силой вырываю топор из рук гиганта, чувствуя его неподъемный вес. Должно быть, адреналин разливается по мне, заставляя замахнуться и ударить со всей силы, обрушивая на несчастный грузовой контейнер всю свою злость. Металл поддается и тает как масло под натиском острого лезвия, но это не помогает. Тогда я делаю еще один замах и издаю истошный вопль, снова ударяя по образовавшемуся отверстию. Искры рассыпаются перед глазами, как звезды. За моей спиной раздается шумная возня, слышу приглушенные крики Джоша, зовущего меня по имени, но не могу перестать ковырять огромную дыру, похожую на кровоточащую рану, растущую внутри меня. Черная пустота, прикрытая ржавым металлом, которую выпускаю с каждым новым ударом, затягивает в свой плен, пока я бью с новой силой, разрывающей мою душу на осколки, представляя на месте груды железа головы тех, кто разрушил мою жизнь.

 

Наши дни

Гудение процессоров успокаивает нервы, в отличие от Джоша, я люблю эти монотонные звуки не меньше, чем младенцы обожают засыпать под белый шум. К своему тридцати одному году я уже испробовал десятки вещей, помогающих усмирить бурю, бушующую внутри. Поэтому, когда пара недотеп из числа новобранцев устраивают перепалку в коридоре, я лишь молча встаю, закрывая дверь в свой кабинет, чтобы вернуться к наблюдению за объектом, фиксируя последние перемещения, рассчитывая потом передать их группе захвата.