Отец на час. Работает спецназ

– Владислав Алексеевич, зачем вы это мне рассказываете? – снова сквозь зубы произносит начальница.

– Так вы сами спросили… про Бангладеш.

Она часто дышит.

Очень часто…

Наводит на мысль…

– Быстро верните Машу обратно в сад, Отец, – угрожающим тоном требует.

– Как я это сделаю? Она спит.

– Что значит «спит»? Включите видеосвязь! – рявкает.

Да твою мать.

Нажимаю на кнопки и зависаю – челюсть отваливается, потому что начальница вместо кружев надела белый пиджак, а вот губы…

Губы она накрасила ровным ярко‑красным.

В анабиозе провожу какое‑то время.

Молча наблюдаю, как Тореодоровна, словно рыба на берегу, хватает воздух и шлепает губами, будто задыхается. Не сразу понимаю: это вовсе не глюк, это я случайно отключил звук. И пусть так было идеально, но приходится воротить голос начальницы обратно.

Жму на перечеркнутый рупор.

– Вы издеваетесь? – глядит на меня горящими глазами.

– Нет, простите.

– Где Маша?

– Вот, – показываю и снова навожу камеру на себя. – Говорю же – спит.

Смотрим друг на друга. Федерика вдруг смущается.

– Я вас предупреждала, что она бывает капризной. – Поправляет волосы.

– Капризная – это когда ребенок ногой топает, а она орала так, будто ваша средняя дочь привела ее на сеанс экзорцизма.

– Владислав Алексеевич, вы преувеличиваете. Маше четыре года. У нее слабая психика.

– А мне чуть за сорок, а проблемы те же. Плюс бессонница.

Взгляд с экрана становится строже.

– Мне придется ввести штрафы за срыв дисциплины у детей. Это важный момент, который я всегда стараюсь соблюдать.

– Ладно уж. Разберемся.

– И пожалуйста, не опаздывайте за старшими детьми. У меня сегодня ответственное совещание, я не смогу быть на связи несколько часов.

– Не опоздаем.

С Серегой, в период службы за особую любовь к азиатской культуре получившим позывной «Азиат», мы встречаемся в бильярде. От монголоидов у бывшего сослуживца ровным счетом ни‑че‑го. Высокий рост, косая сажень в плечах, светлые волосы и рыжая борода. Вот такой вот Азиат. Нетипичный.

С горем пополам растолкав ребенка, несу ее в здание. Она быстро приходит в себя и снова становится той Машей, которую я знал до страшной минуты в раздевалке детского сада.

Взрослой и рассудительной.

Про то, что случилось, не вспоминаем. Цешка, усевшись за стол, деловито смотрит на Серегу.

– Маша, – тянет руку.

– Сергей.

– Плиятно познакомиться, Селгей.

Повернувшись ко мне, спрашивает:

– Можно я посмотлю, что там? – показывает пальцем на стол, обтянутый зеленым сукном.

– Посмотри.

Оба наблюдаем, как она отходит.

– Это че такое? – морщится Серега. – Нагулял?

– Это по работе.

– По какой еще…

– Объект. – Открываю меню.

– Ты в «Детский мир» устроился? – он ржет.

– Маш, – игнорирую всяческие насмешки. – Ты что будешь?

Отбросив за спину кудряшки, сообщает:

– Мохито.

– А тебе можно? – удивляюсь.

– Конечно, – прищуривается.

– А поесть? Завтрак ты пропустила… Может, – листаю страницы, – картошку фри?

– Калтошка вледная. Нас мамочка обычно батутом колмит.

– Мощная у вас мамочка, – присвистывает Серега.

 

Глава 11. Влад

 

– Бль… – тянет Серега, в очередной раз промазав, – …ютуз, – договаривает, глянув сначала на меня, а затем на Машу.

Киваю одобряя. Новых слов нам в лексиконе не надо. Там уже «очкалик» обосновался. Я и так с этой начальницей без штанов останусь. Увы, не в том смысле, который подразумевает общение хорошенькой молодой женщины и мужчины в полном расцвете сил.

– Как вкусна‑а‑а!.. Владь!.. – уплетает картошку Маша, сидя на бильярдном столе и болтая вишенками на приспущенных колготках. – Как вкусна‑а‑а, Владь!.. – тянется к трубочке, вставленной в пластиковый стакан, и со смачным бульканьем втягивает в себя мохито.

Ну хоть кому‑то из Побединских угодил!

– А батут неукусно!.. – жалуется она.

– Батат, Маш, – мягко поправляю. – Правильно говорить: батат.

Правильно говорить: «батат невкусно», но тут уж помалкиваю. Каждому свое.

– Угу. Хочешь? – тянет ко мне опустошенную уже наполовину тарелку и заползает с ногами на бильярдный стол.

Чумазая капец.

– Только шары не трогай, – предупреждаю.