Отказная жена Феникса или Карьера дерзкой попаданки

– Митя, деньги у тебя есть. Выполни мою просьбу… последнюю, оплати мне вип‑палату… всего пара месяцев.

– Но ты… ты там будешь одна.

– Я и здесь одна.

– Ты невозможна, – прошипел муж.

– Не волнуйся, это ненадолго, – успокоила его я.

Странное дело, но я почему‑то с детства любила больницы. Может из‑за того, что всегда мечтала стать врачом, не людей лечить, а животных, но это тоже… волшебно. Или потому, что только в них могла отдохнуть по‑настоящему. Я даже ничего не имела против больничного питания – бледных котлет и жидких супов. Зато стоять у плиты не надо. Лежишь, ходишь на процедуры – не жизнь, а сказка.

Митя навещал. Сначала часто, потом все реже. Света появилась пару раз, всем своим видом выказывая брезгливость, а потом прислала открыточку «Скорейшего выздоровления!». На этом «семья» закончилась.

А я… я устала. Лекарства отупляли. Я целый день спала или находилась в полусне. Сначала, правда, гуляла, пока сил хватало, даже познакомилась с соседями по этажу. Но все это… мир, люди, тихая бархатная осень… начали казаться иллюзией. Настоящая жизнь была там, в полудреме, где я почему‑то видела заснеженные горы, синие озера, драконов, огромных змей и пылающих огнем птиц.

Мне больше не нужны были книги, я каждую ночь смотрела «трансляцию» из прекрасного, но странного мира. Видимо, лекарства активировали подсознание… или откуда там выплескивалось это диво.

***

В тот день медсестра Люба, приятная и очень душевная девушка из исчезающего вида сердобольных медработников, принесла мне потрепанную поделку – ловца снов из ниток и перьев.

– Я его вот сюда повешу, – сказала она, цепляя украшение на изголовье койки. – Мы его «ловцом душ» называем. Когда‑то кто‑то оставил, и не выбросили почему‑то. А потом заметили, что у кого он висит, тот … ну вы понимаете… легко уходит, с улыбкой.

– Городская легенда, люблю их, – я действительно улыбнулась.

– Он продезинфицированный, – успокоила меня Люба.

– Замечательно, – сказала я.

Глаза начали слипаться еще в семь. Я доползла до кровати и выбрала позу поудобнее, игнорируя боль, все сильнее пробивавшуюся через океан залитых в меня лекарств, и приготовилась увидеть очередной сон. И он пришел. А боль ушла…

***

Перед глазами – стена белого света. И раздраженный мужской голос. Сначала неразборчиво, словно уши заложили ватой, потом – резко:

– … и я намерен положить этому конец.

Вздрагиваю. На белом фоне, как на полароидном снимке, начинает проявляться изображение. Раньше мои сны были набором красивых зарисовок: река с высоты птичьего полета, прекрасный город с кружевными башнями, лес… Драконы… Мне безумно нравились эти короткие «видео». В этот раз сновидение поживее. И… оно нравится мне еще больше.

Передо мной нависает великолепный мужчина, просто образчик мужской красоты. Высокий, с рельефным торсом, угадываемым даже под одеждой, несмотря на то, что одет тип странно: в рубашку с пышными манжетами и воротом с оборкой, бриджи и высокие сапоги.

У него длинная светлая грива с рыжими кончиками, словно кто‑то подсветил их огнем. И мне кажется, что на концах волос играет… настоящее пламя.

Завороженно тяну руку – пощупать, а то вдруг оптический обман зрения. Не обман. Пламя греет, но не обжигает, а вспыхивает ярче, закручиваясь вокруг моих пальцев. Просто мистика какая‑то. Мужчина, застывший со злой гримасой, недоуменно шарахается. Выражение его смуглого породистого лица меняется от раздраженного к донельзя изумленному:

– Эвери, что вы делаете?

– У вас глаза, как янтарь, – протяжно говорю я, любуясь очами незнакомца. – Очень краси‑и‑иво…

Голос какой‑то… не мой, а мужчина хмурится и дергает скулой. Выражение его лица снова меняется – к брезгливому.

– Эвери, я запретил вам употреблять сок пурпурной орхидеи, – с нажимом выдавливает красавчик.

– Чего? – удивляюсь я. Со мной действительно что‑то не так, перед глазами все плывет, язык заплетается. Но есть объяснение. Это все‑таки сон, а мое тело – на больничной койке. – Какой еще сок? Я принимаю лекарства!

– Вот именно! Целитель предупреждал, что сок орхидеи не поможет вам понести, а вызовет пристрастие! Он был прав, а вы проигнорировали мой запрет.

Как по заказу, в пищеводе начинает жечь, я резко встаю, чуть не вписавшись лбом в подбородок незнакомца, и несусь через огромную светлую комнату, почти зал… оказалось, что правильно несусь, к тяжелой шторе, скрывающей неприметную дверь.

 

Меня вывернуло над вполне узнаваемым фаянсовым другом. Кнопки слива я не нашла, но стоило мне подняться с пола, вода с журчанием омыла белоснежный унитаз. Горло жгло, и я с радостью воспользовалась остальными удобствами – раковиной и краном – чтобы прополоскать рот и напиться. Наверное, во сне мне стало плохо. Такое иногда бывало. Странно, что позывы меня не разбудили, а желудок успокоился сам.

В комнату я вернулась уже бодрячком. Тошнота прошла, только голова немного кружилась. По пути я позволила себе рассмотреть дивную гостиную, не особо переживая о мужчине, свирепо поедавшем меня глазами из кресла у камина. Мои персонажи – что хочу, то и делаю.

Надо же. Мозг выдал столько чудесных подробностей: искусно расшитую павлинами ширму, какой‑то невероятное дерево в кадке, цветущее светящимися оранжевыми цветами, окна, из которых открывался вид на горы и узкую ленту реки далеко внизу, в долине – бр‑р‑р… как же высоко! – пышнохвостую лису, со скепсисом в янтарных глазах глядевшую на меня с низкого диванчика …

Стоп! Лису? Живую?

Нет, это точно была не мягкая игрушка, хотя лис такой величины я еще не встречала. Зверь, позевывая, потянулся и спрыгнул с кушетки. Тихо зарычал, приподняв губу и показав белоснежные зубы. Нашел кого пугать. Я столько раз лечила домашних лис (и диких, частых жертв автоаварий), что отлично знала, когда vulpes vulpes действительно угрожают, а когда психологически давят. Ну цапнет за руку – если зверь привит, пострадает только гордость. Мы, ветеринары, привыкшие.

– Ну здравствуй, красавица… девочка, – усмехнулась я. – Ох, ну и шубка, позавидуешь.

А она хороша. Видно, что хозяева заботятся о ее рационе. Плотный мех лоснится, глаза чистые.

Услышав мой голос, лисица озадаченно села на пол. Вид у нее сделался преуморительнейший. Кошачий софт на собачьем железе – так домашних лис часто описывали в блогах их хозяева и мы, ветеринары. Почему‑то мне было важно напоминать себе на пороге смерти, кем я когда‑то была.