Пепел доверия 2
Синий кроссовер «Чанган», а в него сзади влепилась белая «Лада‑Гранта». Все случилось за вершиной пригорка – поэтому я увидел их в последний момент и едва успел среагировать. Стой они на метр ближе в ту сторону – и я бы влетел в них на скорости. Дыма нет, движки не работают. Заднюю машину чуть развернуло боком, я вижу открытую дверь водителя, красные разводы на белой краске и ручке, такие же на крыше, но салон на первый взгляд пуст. А вот в «Чангане» все не так хорошо – это и есть причина, по которой я выбрался. Там человек на водительском месте. Водительская дверь закрыта. А вот передняя пассажирская дверь, наоборот, распахнута. Подушки безопасности не сработали – ни в одной из машин.
Подойдя еще на метр, я убедился, что окно с водительской стороны приоткрыто, и с расстояния срывающимся голосом выкрикнул, наверное, самое тупое из возможного:
– Здравствуйте! Как у вас дела?
Вот же дебил!
Жгу не по‑детски. Прямо как в зарубежных фильмах у вылетевшего через лобовое стекло водителя, прокувыркавшегося по асфальту и лежащего в луже собственной крови, спрашивают подбежавшие свидетели: «Ты в порядке, бро?»
Или как в том фильме, где…
Стоп! О чем я вообще?! Соберись!
– Эй! – на этот раз мой голос звучал громче и не так сильно походил на придушенный писк цыпленка. – Живы там?!
Тишина. Неподвижность.
Решившись наконец, в несколько мелких шажков подошел вплотную, заглянул в щель окна и… охнув, невольно отшатнулся, а широко раскрытые глаза продолжали вбирать в себя и передавать мозгу все нужное и ненужное с удивительной четкостью.
За рулем сидела сухонькая старушка. Седая аккуратная прическа, на губах розовая помада, щеки подрумянены, на шее элегантный некогда белый шарф, ниспадающий на серую блузку. Это из нормального. А вот остальное… помаду на губах и румяна на щеках я заметил только из‑за дичайшего контраста нормального с максимально ненормальным: у старушки не был глаз, и вообще вся верхняя часть лица была буквально исполосована глубокими горизонтальными бороздами, пропоровшими плоть, взбугрившими края кожи так сильно, что у откинувшей голову на спинку сиденья женщина в районе глаз образовалось что‑то вроде полной густой крови лужи. Часть крови стекла вниз, но темные ручейки обтекли щеки и не тронули аккуратно накрашенных губ. Голова была чуть скошена в одну сторону, место правого глаза опустело, и я, сам того не желая, увидел чудовищно глубокую дыру, уходящую в голову. Десяток потревоженных мной мух снова начал опускаться на окровавленную поильню…
– Охренеть… – пробулькал я, отходя на шаг. – Охренеть…
Бедром навалившись на машину, я некоторое время успокаивал дыхание, но подкатывающая тошнота становилась все сильнее, и я ничего не мог с этим поделать. Сейчас сблюю… еще эти гребаные мухи… Судорожно сглотнув, я начал сгибаться, чтобы выблевать банан на асфальт, но тут меня жахнул в шею сзади овод – или еще какая иная кусачая сволочь. Шлепнув ладонью по шее, я резко выпрямился, махнул рукой, стараясь перехватить летающего над головой ублюдка, взглянул невольно вверх и… заблеяв, боком шарахнулся в сторону.
Пробежать таким макаром удалось шага два, и я рухнул, разумеется, набок, причем на правый, сильно ударившись о собственный пояс, где справа висел молоток, а в кармане лежал пистолет. Боль была сильной, но я заметил ее едва‑едва: все мое внимание было обращено на место, где я только что стоял и куда удивительно мягко приземлилась двуногая тварь. Покрытые кровью руки со шлепком ударились об асфальт, согнувшиеся ноги резко выпрямились и… непонятно как, она сначала оказалась на капоте, откуда вытянулась в прыжке ко мне, выставив руки и оскалив зубы. Все как в замедленной съемке… И я, перевернувшийся на спину, отталкивающийся ногами, скользящий кроссовками, чувствующий, как обдирается кожа на плечах даже сквозь футболку, пытаюсь уйти и понимаю, что не получится…
Выстрел. И еще… и еще…
Удар… невероятно длинные разноцветные окровавленные когти… нет, ногти… ударили по асфальту, с хрустом обламываясь, прошлись по нему в сантиметрах от моей головы.
Выстрел… еще…
Задергавшаяся на мне тварь резко вытянулась, окаменела на миг, затем распласталась и… Я ощутил сразу три максимально теплых или даже обжигающих прикосновения к своему телу: ко мне прижалась мягкая и горячая женская грудь, мне на лицо капала обжигающая кровь, а по моим ногам стекала чуть ли не кипящая, если верить ощущениям, моча. Причем моча моя собственная – я обоссался. Это было то немногое, в чем я был уверен на все сто процентов. Как и в том, что лежащая на мне красотка мертва, что убил ее я, а в моей руке все еще зажат пистолет, который я непонятно когда успел взвести. А стрелял, уже почти не целясь, и почти уверен, что большую часть выстрелов в упор я сделал с закрытыми глазами.
Дернувшись, я перевернулся на бок, сваливая с себя продолжающую истекать кровью мертвую девушку. Поднявшись на дрожащие ноги, скачущими неровными и максимально странными прыжками оказался у водительского места своего внедорожника, где и замер, пытаясь не разорваться между двумя противоположными мыслями. Первая кричала, что надо срочно в машину и запереться. Вторая же возражала, что в таком виде в машину нельзя – я весь в крови и моче. Меня била дрожь, я был в ступоре, пистолет трясся в руке, то и дело пересекая мушкой мою ступню в кроссовке с брызгами крови, а палец был на спуске.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы просто отдышаться и вернуть хотя бы отчасти трезвое мышление. И получилось у меня это с помощью совершенно идиотской мысли: а почему я решил, что она красотка? Это заставило обернуться и посмотреть на распластанное на дороге тело.
Ну да…
Красотка.
Очень спортивное телосложение, длинные ноги, короткие облегающие шорты еще на ней, а вот остальное она содрала, оставшись топлес. На руках – те самые максимально непригодные для бытовой жизни длиннейшие ногти, подчеркивающие статус владелицы: она для любви и яркой жизни, а не для скучной бытовухи вроде мытья посуды. На ногах навороченные кроссовки с дутой толстенной подошвой. Лицо… лицо залито кровью, но даже так видно, что она действительно была красива. Ей вроде бы лет двадцать, вряд ли больше. И я ее убил.
Прислушавшись к своим ощущениям, облегченно вздохнул – тошноты ноль. Похоже, перезрелый банан останется в еще дрожащем от недавних спазмов желудке. Я опустил взгляд ниже на свои штаны. Да… жаль, что моча не была солидарна с бананом и не осталась в мочевом пузыре. Стыдно ли мне? Нет… вообще не стыдно. И хватит уже тут стоять дебил дебилом!
Следующие минут десять я провел в лихорадочных действиях. Сначала сделал важное дело – вытащил из своего багажника аварийный конус и поставил его на склоне пригорка, там же бросив какую‑то подобранную по пути яркую тряпку – вроде какую‑то модную футболку. По пути назад еще раз посмотрел вверх и мысленно поблагодарил укусившего меня овода – я жив только благодаря этому безымянному насекомому.