По осколкам твоего сердца

– Хорошо, я поняла, – кивнула Дилара. – Не уверена, что я смогу тебя простить. Измена – это табу. Даже если ты не помнишь ее, она была.

Его лицо исказила боль, и Леха крепко стиснул зубы – так, что на скулах заиграли желваки.

– Не хочу ссор и выяснения отношений. Знаю, тебе сейчас фигово, – продолжила девушка, чувствуя, как сильно колотится от волнения сердце. – Держись. А я пойду.

Дилара резко встала из‑за стола, сделала пару шагов, но вернулась к Лехе, который сидел неподвижно и глядел в одну точку.

– Не прогуливай школу, Леш. Это неправильно. Тебя и выгнать могут. Пока.

Понимая, что вот‑вот расплачется, Дилара шагнула в сторону, но парень вдруг схватил ее за руку.

– Постой, – едва слышно сказал он.

– Что?.. – прошептала она. И вдруг подумала – вдруг он скажет, что не хочет, чтобы она уходила?

Но Леха сказал другое:

– Прости. Если сможешь.

– Конечно, – улыбнулась Дилара. – Когда‑нибудь.

Она с трудом вырвала руку из его пальцев и ушла, ощущая, как глаза наполняются слезами. Теперь все действительно кончено.

***

– Скучаешь по нему? – спросила я, выслушав подругу, и она кивнула.

– Скучаю, Полин. Очень. Знаешь, если бы Леша просил, умолял, клялся никогда бы так больше не поступать, я бы, может, простила его, но… Он не стал отрицать. Сказал, что, возможно, реально изменил. Что не будет строить из себя хорошего парня.

– Он был честным с тобой, – вздохнула я.

– Да… Но от этого еще сложнее. Может быть, ему и не нужны были наши отношения. Он не цеплялся за меня, – сказала Дилара. – А может быть, после смерти Димы ему стало все равно. Я очень хотела поддержать Лешу. Но он о Диме даже и говорить не захотел…

Я судорожно сцепила руки на коленях. Его имя сложно было даже слышать. Поэтому Леху я в чем‑то понимала. Самой ничего не хотелось. Хотелось закрыть глаза и исчезнуть. Раствориться в ноябрьском стылом небе.

– Наверное, нам лучше не быть вместе, вот и все, – закончила подруга. – Он не звонил, не писал, хотя я его разблокировала. В школе мы почти не общались. Стали чужими.

– Но он хотя бы жив, цени это, – сказала я, прикрыв глаза. – Я бы все отдала, чтобы Дима жил. Даже если бы мы были не вместе. Главное, чтобы жил…

Сердце заныло. Как он там один? Встретила ли его мама?..

– Полина! – Подруга обняла меня. – Моя хорошая… Не знаю, как ты все это переживаешь. Ты очень сильная. Очень. Ты со всем справишься!

Мы просидели пару часов. И я была благодарна Диларе за то, что она оставалась рядом и все это время пыталась меня поддерживать как могла.

 

Глава 4. Месть

На следующий день мы встретились перед школьными воротами, взялись за руки и вместе пошли в здание. На улице было темно, лишь на востоке горела узкая полоса неба – занимался осенний холодный закат. Листья уже облетели, но снега еще не было, и деревья казались голыми и беззащитными. А всюду царила серость.

На стенде перед входом висела большая фотография Димы в черной рамочке. А внизу располагался стол, на котором стояли свечи и лежали засохшие цветы. Символ памяти о погибшем ученике.

Я остолбенела от неожиданности. Казалось, Дима смотрел прямо мне в глаза, и от этого было не по себе. Любимый, как ты? Подай знак, если все в порядке. Пожалуйста.

Поняв, что мне нехорошо, Дилара потянула меня за собой. На меня снова смотрели – как и раньше. Расправив плечи, я шагала по школьным коридорам и лестницам. Это раньше взгляды сводили меня с ума, а сейчас было все равно. Когда теряешь самое важное, остальное потерять уже не боишься. Мне не было дела до других.

Оставив вещи в шкафчиках, мы с Диларой поднялись на второй этаж в кабинет математики. Едва я переступила порог, как все одноклассники и одноклассницы повернули головы в наши стороны. Кто‑то смотрел с опаской, кто‑то – с сочувствием, кто‑то – с радостью, как, например, тот самый Есин, которого Дима однажды ударил.

Глядя на его физиономию, осветившуюся улыбкой, я почувствовала злость. Захотелось подойти к Есину, схватить за ворот выглаженной мамочкой рубашки, встряхнуть и спросить: «Радуешься, что Димы нет, уродец?» Но я не стала этого делать. Просто исподлобья смотрела на Есина, и он, наткнувшись на мой взгляд, вдруг отвернулся. Будто не выдержал его.

Я опустилась на свое место. Рядом было пусто. И позади – тоже. Леха ведь больше с нами.

– Сяду к тебе, – сказала я Диларе и кинула рюкзак на ее парту.

– Ольга Владимировна не позволит, – вздохнула она.

– Плевать. Я сама себе позволю, – ответила я.

В класс вошли Милана и близняшки. Увидев меня, они переглянулись и поспешили к нашей с Диларой парте.

– Мне так жаль, что Барс умер, соболезную, – сказала Милана, коснувшись моего плеча, и меня почему‑то передернуло от этого.

– Спасибо, – ответила я.

– Понимаю, что мы с вами были в плохих отношениях, – продолжала Милана, – но хочу, чтобы вы знали, девочки. Мне правда жаль.

– И нам жаль, – подхватили близняшки. – Это просто ужасно!

– Если я могу тебе чем‑то помочь, только скажи, – улыбнулась Милана.

Я ничего не ответила – лишь кивнула, выкладывая из рюкзака вещи.

Следующим, кого я увидела, был Егор Власов. Он вошел в класс легкой беззаботной походкой короля жизни, слушая музыку через дорогие беспроводные наушники. И выглядел как человек, довольный жизнью. А я вспомнила его интервью местному каналу, в котором он говорил о Диме гадости. Урод!

Меня поглотила злость – такая, что лицо начало гореть, а кончики пальцев стали ледяными. Я поднялась из‑за парты и направилась к нему, не слушая тихие протесты Дилары, которая все поняла. Остановилась напротив, склонив голову набок. И улыбнулась.

– О, привет, новенькая, – ухмыльнулся Власов, с любопытством разглядывая меня. – Как дела?

– А как ты думаешь? – спросила я чужим голосом. Ярость раздирала меня на части, и я едва сдерживалась.

– Думаю, плохо, у тебя же умер парень, – с фальшивым сожалением сказал Власов. – Прими соболезнования.

– Обойдусь без них.

– Тогда что ты хочешь? – спросил Власов.