По осколкам твоего сердца

– Я спросила – кто это сделал? – повторила я, игнорируя учительницу.

– Сядь немедленно! Ты что себе позволяешь?

– Кто. Это. Сделал? – повысила я голос.

Сначала я думала, что это Есин – больно уж погано он улыбался. А потом поняла, что не он, а его сосед – Стас Бочкарев. Он откинулся на спинку стула и с вызовом смотрел на меня. А потом повернулся к веселой Малине и улыбнулся ей, словно говоря: «Посмотри, это я сделал для тебя». Бочкарев явно хотел ей понравиться.

Ярость овладела мной так, что я забыла обо всем на свете. Встав, я подошла к Бочкареву и, не понимая, что делаю, взяла его рюкзак. Подскочила к окну, распахнула и выбросила рюкзак. Бочкарев даже сказать ничего не успел – так опешил. Весь класс изумленно замолчал, а у Атома из пальцев выпал мел.

Секунд десять стояла тишина – до тех пор пока я не вернулась на свое место. Первой в себя пришла учительница:

– Туманова, ты с ума сошла?! Ты что себе позволяешь?!

Следом на меня накинулся разозленный Бочкарев. Он больно схватил за плечо и буквально заставил встать.

– Ты охренела?! Что с моей сумкой сделала, дура тупорылая?! – закричал он яростно и начал меня трясти.

Он был сильнее и выше. Он был высоким парнем. А я хрупкой девушкой. Но я не собиралась отступать. Поймала его взгляд и отчетливо сказала:

– Отпусти меня. Иначе пожалеешь.

Словно наяву я услышала слова Димы: «Самое главное – это взгляд. Победит тот, кто первый опустит глаза».

И я смотрела на Бочкарева так, как на него бы смотрел Барс. Пронзала глазами насквозь, как кинжалами.

Одноклассник вдруг перестал меня трясти. Убрал руки. Облизал губы. Мой взгляд заставил его отойти.

– Быстро пошла за сумкой, крыса! – как‑то неуверенно выкрикнул одноклассник и замолчал. Потому что я шагнула к нему и кончиками пальцев коснулась щеки, заставив оторопеть не только Бочкарева, но и всех остальных, включая Атома, которая от изумления перестала верещать.

– А что сделал ты? – спросила я нежно. Мой пристальный взгляд и эта нежность совсем не вязались друг с другом. – Ты испортил мою прическу. Я испортила тебе сумку. Мы теперь квиты, не находишь? Или мне нужно было выкинуть не сумку, а тебя?

– Что ты сказала?.. – выдавил Бочкарев, наблюдая за мной словно загипнотизированный.

– Я могу это сделать. Хочешь проверить? – все с той же ядовитой нежностью спросила я. Пальцы переместились на его шею – я отчетливо почувствовала, как под ними бьется пульс. – Или ты думаешь, у меня не получится? Но ты не переживай. Я постараюсь.

С этими словами я с силой толкнула одноклассника в грудь – так, что он едва устоял на ногах. И рассмеялась, видя, как меняется его лицо. Страх. Вот что было написано на нем. Преследователи не ждут от жертв отпора. Но, получая его, начинают бояться сами. Ведь их самый большой страх – оказаться на месте жертвы.

– Туманова, ты ненормальная! – закричала одна из подружек Малины.

– Крыса совсем чокнулась! – подхватили другие.

– А ну быстро все расселись по местам! И замолчали! – рявкнула Атом, которая не без труда пришла в себя. – Бочкарев, бегом за своей сумкой! Только одеться не забудь. А ты, Туманова, к директору после урока пойдешь.

– Могу и сейчас пойти, – спокойно ответила я.

– Молчать! – стукнула она кулаком по столу. – Остальным немедленно сосредоточиться на новой теме!

Бочкарев вернулся вместе с рюкзаком спустя пять минут. Жаль, рюкзак упал на траву, а не в лужу на асфальте. Так что его потери были минимальными – ничего не повредилось, ничего не замаралось. Только вот смотреть на меня он перестал.

После урока обозленная Атом потащила меня за собой – но не к директору, который, как оказалось, в этот момент отсутствовал, а в учительскую. Там уже были Ольга Владимировна и еще несколько педагогов, которые отчитали меня за недопустимое поведение, а после попросили выйти.

Не знаю, что там происходило. Кажется, классная пыталась отстоять меня. И у нее это получилось. Она вышла из учительской и молча повела меня к себе в кабинет, который сейчас пустовал.

– Полина, мы же только утром с тобой разговаривали, – хмуро сказала Ольга Владимировна, когда мы оказались внутри. – Что происходит?

Я пожала плечами. Она вздохнула, понимая, что я ничего не скажу.

– Полина, милая, я понимаю, что сейчас у тебя нелегкий период. Поверь, мне тоже тяжело. Но ты не должна вести себя так, понимаешь? Я едва уговорила Алену Томасовну замять конфликт – только потому, что у Бочкарева, слава богу, в рюкзаке ничего не поломалось и не оторвалось. А если бы там телефон лежал? Представляешь, что могло быть, если бы ты ему телефон разбила?

Я снова пожала плечами. А что тут скажешь? Что мне все равно?

– В общем, Алене Томасовне я обещала, что переговорю с тобой. Но если ты еще что‑нибудь вытворишь, придется вызвать твою маму. На очень серьезный разговор.

– Простите, – сказала я. Неискренне. Мне было плевать. Не на классную, а на то, вызовет ли она маму или нет.

– Не забудь извиниться перед Стасом Бочкаревым. Не передо мной.

На моем лице появилась такая недобрая улыбка, что классная нахмурилась. Поняла, что я не сделаю этого, а потому не стала давить или читать новую порцию нотаций.

– Пожалуйста, не вступай в конфликты. Даже если тебя провоцируют. Просто говори обо всем мне, хорошо?

Я перевела взгляд на дверь.

– Ладно, беги на урок. Понимаю, что ты ничего мне рассказывать не собираешься. Но если у тебя проблемы – все‑таки дай знать, ладно?

Я молча кивнула и повернулась к двери.

– Стой. Что с волосами? – вдруг спросила Ольга Владимировна. Заметила все же. Кроме нее никто из взрослых не заметил.

– Жвачка, – коротко ответила я.

– Бочкарев кинул? – догадалась классная. – Вот же мерзав… То есть я хотела сказать, мерзкий поступок, – поправилась она спешно. – Так, давай я аккуратно состригу прядь волос. Незаметно получится. Хорошо?

– Хорошо.

Ольга Владимировна действительно состригла небольшую прядь волос, к которым намертво прилипла жвачка, все так же отвратительно пахнущая ментолом.

– Ты мне кое‑что напомнила, – неожиданно сказала она, поправляя мои волосы.

– Что? – без особого интереса спросила я.

– У меня поначалу такие разговоры были с Димой, когда он только перевелся, – призналась Ольга Владимировна. – Он ведь сначала вообще был как волчонок. Дикий. Бросался на всех. Потом уже повзрослел. Одумался.

Сердце защемило – от одного только упоминания имени хотелось кричать от боли. И я поспешила уйти, чтобы не расплакаться перед классной. В школе я никогда не буду плакать. Никогда.