По осколкам твоего сердца

– Я и дочь твою знаю.

– Я спросил – откуда?

– Случайно познакомились, – ответила я, чувствуя новую волну омерзения к этому человеку. Боже, почему мама любит его? Неужели он лучше папы?

– Я запрещаю тебе общаться с моими детьми, – выдал отчим.

– Думаешь, я буду плохо на них влиять? – рассмеялась я. Страх перед ним тоже пропал окончательно. Во мне вообще в последнее время многие чувства пропали. Заморозились.

– Мой сын сложный. Может сделать все что угодно. А дочери общение с тобой будет неприятно, – процедил сквозь зубы отчим. – Так что держись от них подальше. От тебя и так одни неприятности. Это был последний раз, когда я решал твои проблемы.

– Предлагаю бартер, – сказала я, закинув ногу на ногу. Странно, пальцы дрожали, а вот голос был другим – уверенным и взрослым.

– Какой же? – хмыкнул отчим, явно воспринимая меня как идиотку.

– Я собираюсь жить отдельно. Сделай так, чтобы мама отпустила меня. Ты ведь задурил ей голову. Она тебя послушается. А я не стану затрагивать тему того, что ты поднимал на меня руку.

– Какая ты смелая стала, а, – усмехнулся отчим.

– Тебе это выгодно. Что тебе больше нравится? Жить втроем с женой и ребенком счастливой жизнью? Или жить вчетвером с дочерью жены от типа, который отбил ее у тебя в юности?

На скулах отчима заиграли желваки.

– Ты не заговаривайся. Помни, кто ты и кто я.

– Я предлагаю тебе идеальный вариант. Живите вместе. А мне дайте вернуться к бабушке.

– Что мешает мне просто отправить тебя в закрытую школу? – усмехнулся отчим.

– Мама. Она будет против. И будет волноваться, если не сможет общаться со мной, – ответила я с улыбочкой. – А ведь я могу сбежать. Порезать вены. Сделать еще что‑нибудь безумное. Представляешь, сколько со мной может быть проблем? У бабушки я буду жить спокойно. Не отсвечивать. Ну как тебе?

Наши взгляды встретились в зеркале заднего вида.

– Я подумаю, – нехотя сказал отчим. Теперь он понимал, что я способна на многое. И пытался взвесить на чаше весов все «за» и «против».

До дома мы доехали молча. Я смотрела в окно, на темные улицы, украшенные подсветкой, и думала, что если бы рядом был мой родной папа, он бы меня утешил. А не думал, как половчее от меня избавиться.

Пап, я скучаю. Если увидишь там Диму, присмотри за ним, ладно?

Мама так и не узнала о том, что случилось. О том, что я долгое время была жертвой в школе и что не нашла другого выхода, кроме как сделать запись разговора с Малиновской. Отчим сказал ей, что ездил в школу якобы из‑за того, что в школе у меня случился конфликт с одной девочкой, и мы подрались. Ссадины на моем лице сложно было скрыть, как и синяки на ногах и разбитые ладони – они появились, когда я упала. Слава богу, серьезных повреждений свора Малины мне не нанесла. Хотя, если честно, у меня был запасной план – в случае чего снять побои и заявить на нее в полицию.

Выдуманная причина все равно расстроила маму. Она бросилась ко мне со слезами на глазах и обняла, хотя я совершенно этого не хотела.

– Моя девочка, – говорила она, гладя меня по растрепанным волосам. – Как же так? Как это произошло? Полинкин, ты ведь всегда была такой хорошей девочкой, такой милой, такой послушной… Она тебя не сильно ударила? Ничего не болит?

– Все в порядке, мама, – отстранилась я от нее. – Это недоразумение. Такого больше не повторится.

– Надеюсь! Андрей, я хочу сходить в школу и поговорить с классной руководительницей, – повернулась мама к отчиму. – Это же просто безобразие! Ты говорил, что эта школа хорошая, а что на самом деле там творится?

– Брось, любимая, – фальшиво улыбнулся отчим. – Обычные детские разборки.

Я тихо фыркнула. Смешно. Детские разборки.

– Но я все равно хочу пообщаться с классной!

– Не стоит. Я уже пообщался с ней. И с мамой той девочки. Конфликт решили.

– Но я должна…

– Дорогая, – прервал ее Андрей, обнимая за талию. – Ты мне не доверяешь? Обидно.

– Что? Нет, – замотала головой мама. – Просто…

– Тогда доверяй мне, – снова не дал ей сказать отчим. – Повторю: я все решил. А тебе нельзя волноваться.

И он погладил ее по животу, словно давая понять, почему ей нельзя волноваться.

В конечном итоге мама успокоилась, поверив ему. А мне вдруг впервые за долгое время стало ясно: она готова была поверить в любую ложь, лишь бы не знать правду, от которой болит сердце. И это касается не только сегодняшней ситуации. Это касается всей ее жизни в последние годы. Наверное, это защитная реакция. Только мне от этого не легче.

Они с отчимом отправились в спальню.

– Мам, – сказала я ей в спину, и она повернулась ко мне с уставшей улыбкой.

– Что такое, Полинкин?

– Не называй меня так больше, – попросила я.

– Что? – удивилась мама. – Почему?

– Не нравится. Слишком по‑детски, – ответила я.

Так могла называть меня та мама, другая, которая беспокоилась обо мне и переживала. А не та, которая нашла мужика, задурившего ей голову.

Я не хотела, чтобы она называла меня старым детским прозвищем, придуманным папой. И вместе с этим странным желанием внутри что‑то окончательно сломалось. Надеюсь, отчим поскорее промоет ей мозги с тем, чтобы меня отправили обратно в родной город. Я не могу находиться с ними рядом. Не могу ходить мимо дома, в котором жил Дима. И смотреть в его окна тоже не могу. Слишком больно.

На кухне я встретила отчима – он пришел налить маме гранатовый сок, который она в последнее время полюбила. Иногда он бывал сверхзаботливым.

– Надеюсь, ты выполнишь то, о чем мы договаривались, – тихо сказала я.

– Посмотрим. Сначала убери из моего дома кота. Я даю тебе последний шанс сделать это.

– Чем он тебе мешает?

– Это моя квартира. И я буду решать, станут тут жить животные или нет, – холодно сказал отчим. – На моей территории их не будет. Или я, или они. Уяснила?

Андрей был прав – квартира его, и правила устанавливает он. И меня это ужасно бесило. Потому что я еще острее чувствовала себя чужой.

– Да ты просто ненавидишь животных, – вырвалось у меня.

– Конечно же нет. Ты же знаешь, у меня аллергия. Я пью горстями таблетки, но все равно мучаюсь, – совсем другим голосом – дружелюбным и в то же время виноватым – вдруг сказал отчим.