По щелчку

 

Суббота. Девять часов вечера. А я пью фруктовый чай с красоткой и даже не пытаюсь стянуть с неё платье.

Точнее, красотка сладко спит, мирно склонив рыжую головку на моё плечо. И это не потому, что мы с ней всю ночь безудержно трахались.

Ханна уснула уже двадцать минут назад, а я всё ещё сидел рядом и держал её за руку. Наслаждался невероятным цветочным запахом её волос, тёплым дыханием и тишиной этой маленькой, но очень уютной квартирки. Просто сидел и не мог пошевелиться.

Мне уже давно не было так хорошо и спокойно.

Я посмотрел на лицо Ханны, пытаясь разобраться, что происходит со мной, ведь с тех пор, как расстался с Сарой, я больше не подпускал к себе девушек так близко. Я просто трахал их в отеле или у них дома, иногда даже не зная их имён, и больше не искал встречи. Да и с Ханной я не собирался сближаться, просто… так сложились обстоятельства.

Я усмехнулся. Да, обстоятельства.

Я хотел её трахнуть сегодня, а в итоге сижу и смотрю, как она пускает слюни на мою рубашку от Prada. И теперь ещё должен ей грёбаное интервью.

Я прикрыл глаза, вспоминая, как разозлился на неё, узнав, кто она на самом деле: маленькая лгунья‑журналистка.

А я ненавидел журналистов. Презирал их и всё, что они делают. Они как вампиры: высасывают кровь из чужих судеб и никогда не знают меры. Их не интересует правда – им нужны только сенсации и шоу. Чужие слабости и скандалы, на которых они зарабатывают свои грязные деньги.

Это началось с моего отца. Одно неудачное интервью – и они вывернули его слова так, будто он сказал совершенно другое. Посмели превратить его имя в объект насмешек, подорвали репутацию, которую он строил годами. А затем переключились на меня. Называли неспособным, ветреным, ошибкой, белой вороной семьи.

По молодости я решил доказать, что это не так, и согласился дать интервью одному небольшому изданию. Думал, что смогу контролировать ситуацию. Но интервьюер сразу начал задавать провокационные вопросы, а потом выпустил статью, полную лжи и инсинуаций, где выставил меня идиотом, и я понял, что доверять этим тварям нельзя.

Тот человек заплатил за это – лишился зубов и работы. А я – своей веры в людей этой профессии.

Когда умер отец, они даже тогда не остановились. Как падальщики, которые почуяли кровь, они ополчились на нашу семью. Начали давить на мать, которая и так была убита горем. Вытаскивали разные детали его прошлого и мусолили их в каждой статье, в каждом выпуске. Я потратил месяцы, чтобы стереть их «работу» из сети. Чтобы больше ни одно слово о нашей семье не могло всплыть на поверхность.

И вот теперь на моём пути возникла Ханна. И, как оказалось, неспроста.

Когда я узнал, кто она, первой моей эмоцией была ярость. Я оттолкнул её. Был с ней груб. Очень груб.

И делал это специально.

Я не собирался соглашаться на интервью. Хотел уйти из того тёмного зала и забыть о Ханне навсегда, несмотря на то, как меня тянуло к ней.

Но тут пришла Сара. И дальше я уже не думал. В меня словно вселился демон, который всегда просыпался, едва я видел бывшую невесту. Мне захотелось сделать ей больно. Поэтому я поцеловал Ханну, зная, как сильно это заденет самолюбие Сары.

Я хотел, чтобы она воочию увидела, что она потеряла. Двадцатилетний сопляк не справлялся с её обширными сексуальными запросами. Я знал это наверняка, потому что трахал Сару два месяца назад на одном из таких вечеров, и её довольные крики слышал весь Верхний Ист‑Сайд. Её ещё никто не удовлетворял так, как это умел я.

Но когда я поцеловал Ханну, я напрочь забыл о бывшей – я думал только о рыжеволосой бестии и её мягких податливых губах. И слишком увлёкся, чуть не овладев ей прямо в том зале.

Сара всё‑таки подошла ко мне позже, но я даже не понял, что именно она хотела, потому что в тот момент мои мысли были только о Ханне. О том, как мы оба использовали друг друга для достижения своих низменных целей.

А в машине я понял, что Ханна другая. Она не ищет сенсацию, а просто выполняет задание своего кретинского босса. Я ещё узнаю, что это за тип, и зачем я вдруг так ему понадобился.

Ханна не побоялась и подловила меня сегодня на вечере, так же, как я подловил Лаваля. Кажется, она действительно не такая, как все они. Особенная.

И что‑то во мне отчаянно желает довериться ей. Она заслуживает шанса хотя бы за своё непробиваемое упрямство.

Но если я и в ней ошибся, если она всё‑таки предаст моё доверие, то сильно об этом пожалеет. Я не делаю исключений. И всё же очень хотел, чтобы Ханна оказалась другой.

Я перевёл на неё взгляд и улыбнулся от того, как мило она морщила свой маленький носик и хмурила брови. Даже во сне она была недовольной, словно слышала все мои плохие мысли и не собиралась подчиняться.

Её рука в моей руке казалась совсем крошечной и хрупкой. Я хотел её сжать, но вместо этого бережно удерживал и мягко поглаживал. Как будто боялся разбудить её или испугать. Она выглядела сейчас такой уязвимой и в то же время сильной, что я невольно задался вопросом, как ей удаётся совмещать это.

Но мне не хотелось искать ответ. Впервые за этот год я просто жил моментом, позволяя себе почувствовать что‑то… большее. Впустил в свой холодный мрачный мир тонкую полоску солнечного света.

Ханну.

Мы оба были такими разными, но в то же время как будто дополняли друг друга. Она, как и я, не нуждалась в одобрении. Не заискивала и не искала чьего‑либо внимания.

А ещё у неё было потрясающее чувство юмора и полное отсутствие такта. Она так смело дерзила мне весь вечер, что это одновременно и восхищало, и возмущало. Обычно девушки были покорны и выполняли любую мою прихоть. Они мечтали мне подчиняться.

Но не Ханна. Она чётко знала свои границы и отстаивала их с непреклонной уверенностью.

И мне это… нравилось.

Чёрт возьми, это заводило меня сильнее, чем все те безликие игры в покорность.

Она дразнила и играла со мной, и я позволял ей. Она разжигала во мне огонь. Надеюсь только, что он не спалит нас обоих раньше времени.