Нити судьбы. По ту сторону барьера 3

Здравый смысл отказывался верить, что такое возможно. Чонсок уже свыкся с мыслью, что существуют порождения тьмы, которые со временем образовали собственные подвиды диковинных, несущих смерть монстров. Свыкся, что существует темная магия, которая губит. Но это… Это…

– Кто‑то, кому была выгодна смерть людей. И этот кто‑то очень и очень могущественный, – задумчиво проговорила Лайя, смотря на эльфов, обустраивающихся на ночлег.

– Но эти существа нападают и на эльфов, – всё ещё не мог прийти в себя Чонсок, пытаясь найти любое другое объяснение, лишь бы не допускать мысль, что подобное кто‑то совершил по своей воле.

– Оставим эту загадку для Фенриса, – сказала Тэруми, желая уже прийти в себя и перестать об этом думать. – Да и с эльфами сейчас выяснять это точно не стоит. Это ничего, кроме излишнего нагнетания обстановки, не даст.

Они замолчали, устало прислонились к стене и бездумно наблюдали за перемещениями эльфов. Оказалось, что те взяли для себя одеяла. И сейчас они любовно разворачивали их и стелили на холодный пол. Для Исалиэль таких одеял было два, а ещё будущей Верховной жрице полагалась маленькая подушка.

Лайе от этого зрелища стало зябко, разом прочувствовался настывший камень, который соприкасался с её телом. Тэруми подалась ближе к сестре и зашептала:

– Дождемся, когда заснут, и прирежем их потихоньку. Одеяла заберем, провизию…

– Угу, тем более я уже видела, что нужно для того, чтобы открыть двери, – согласилась Лайя, стараясь не рассмеяться оттого, каким стало лицо Чонсока.

– Как думаешь, одной отрезанной руки будущей Верховной жрицы будет достаточно или лучше две захватить с собой?

– На случай если где‑то нужна только правая, а где‑то левая?

– Угу.

– Ну места они много не займут, можно и две, – продолжила глумиться Лайя.

– Вы невозможны! – воскликнул, не выдержав, Чонсок.

Девушки дружно захохотали, а потом Тэруми примирительно коснулась его руки:

– Ну не злись, амэнэ, идея‑то хороша. – Он на азурианском стал выговаривать ей, и Тэруми притворно возмутилась: – Эй, а чего ведьмочку не ругаешь?!

– Потому что ты – главный провокатор!

Тэруми оскорбленно фыркнула, а потом весело подмигнула сестре.

Когда Исалиэль заметила, что люди сидят на голом полу, то взяла одно из своих одеял, свернула и направилась в их сторону. Это совпало с порывом Натаниэля, который тоже шел в сторону Чонсока и двух ведьм и нес свое одеяло, правда, оно у него было в единичном экземпляре. Они заметили друг друга и замерли. Исалиэль смутилась, будто её поймали на месте преступления.

– Я должна была предусмотреть удобства и для людей, – непонятно перед кем извинилась эльфийка и подошла к Чонсоку, отдавая ему одеяло.

– Не стоит, – остановил её Натаниэль, – я отдам своё. Вам же лучше теплее укрыться, ночь наверняка будет холодной.

– Нет‑нет… никто не должен лежать на голой земле, – возразила Исалиэль.

Тэруми переводила взгляд то на одного, то на другого, следя за их репликами, а потом ловко вскочила на ноги, забрала одеяла у обоих и с приторно‑сладкой улыбкой сказала:

– Спасибо, нам пригодятся оба одеяла.

И чтобы Чонсок не отобрал, одно подкинула Лайе, а второе расстелила и быстро плюхнулась сверху. Лайя поступила так же. Даже если Чону и было стыдно за их поведение, обеих сестер это мало волновало: они сидели на теплой ткани.

– Спасибо, – произнес Чонсок, вежливо кивая сначала Натаниэлю, а потом Исалиэль.

Когда эльфы ушли, он перевел взгляд на Тэруми, та очаровательно улыбнулась и похлопала возле себя по одеялу.

– Данхне Лим… прошу, не откажите…

Чонсок тяжко вздохнул, а потом улегся рядом, сгребая её в охапку.

– Такая уже вредина… – с нежностью прошептал он и поцеловал.

 

Глава 4

 

 

Короткий сон, тихие разговоры, еда и снова сон. Выезд предполагался только с рассветом. Откуда‑то из глубин леса до темноты ещё доносился хохот проклятых людей, а потом всё затихло, лишь через время сменяясь на размеренный гул курсирующего по лесу роя.

Лайя в очередной раз проснулась и теперь тихо лежала, медленно скользя взглядом по убранству храма. В полумраке оставленных зажженными только двух факелов здание выглядело особенно таинственно. Резные колонны с нанесенными на них письменами отбрасывали причудливые тени. Порой Лайе казалось, что высеченные символы смещались, раз от раза меняя своё положение и образуя новые слова и фразы. Хотела бы она знать их значение.

Какой‑либо мебели в храме не было, наверное, эльфы на службе просто стояли. А может, это место было предназначено только для Жрицы и её помощников? Не было и статуй, изображений лика, символизирующих их святыни… Только стоящий ровно в центре прямоугольный каменный алтарь. И возле него сидела… Исалиэль. Девушка не спала, а сидела и отстранённо смотрела перед собой.

Лайя тихонечко поднялась и подошла к ней. От неожиданности эльфийка вздрогнула и стала торопливо утирать влажные следы от слез.

– Не спится? – прошептала Лайя и села рядом.

– Он отдал жизнь за нас, – надтреснувшим голосом проговорила эльфийка.

Лайя не знала, что сказать в утешение. Да и существуют ли такие слова? Она рассматривала юную Верховную жрицу и даже примерно не могла представить, что та чувствует. Исалиэль – прекрасный садовый цветок, случайно унесённый ветром в чистое поле. Каково это – жить в замкнутом, идеальном мире, а потом вот так, в один день столкнуться с несправедливостью жизни? Осознать её скоротечность и непредсказуемость? Понять, что тот, кто рядом сейчас, может в следующий момент навсегда оставить? Исчезнуть… Жизнь Лайи всегда, с самого детства была полна правды бытия, и то, раз от раза, судьба бросала ей новые испытания, после которых подняться с колен крайне сложно, а здесь вот так…

И словно в отражении её мыслей, Исалиэль тихо всхлипнула и снова заговорила:

– Я знала, что клан Таурендил в изгнании, но почему‑то думала, что им просто запрещено появляться в Дэйлоре. Те эльфы, которых я встретила за стенами… – Она повернулась к Лайе и с отчаянием в голосе добавила: – А если они все такие? Если и остальные живут в такой же нужде?

Наверное, стоило молчать, но слишком сильны были воспоминания от встречи с эльфами, поэтому Лайя ответила, не подбирая слова и не беспокоясь о душевном состоянии этой невинной девы: