Почтальонша

– Осталось добавить масло, и песто готов, – сказала Анна. – Хочешь сделать это сама, ma petite?

– Моя малышка, – прошептал Антонио.

– Что ты сказал? – переспросила Анна.

Антонио покраснел.

– Ma petite… это означает «моя малышка», верно?

Она посмотрела на него приподняв бровь.

– Ты начал учить французский?

Антонио опустил глаза.

– Немного.

– С чего вдруг? Это я тебя вдохновила? – Анна улыбнулась.

Он пожал плечами.

– Я всего лишь хочу понять то, чего не знаю.

Хочу понять тебя, хотелось ему добавить.

Анна не могла знать, что каждую ночь, когда Агата с Лоренцой ложились спать и в доме воцарялась тишина, Антонио запирался на ключ в кабинете и доставал из ящика учебник французской грамматики, взятый в библиотеке. Он засиживался допоздна, читая и делая пометки, и останавливался лишь тогда, когда у него начинали слипаться глаза.

 

* * *

 

Карло сидел за одним из столиков перед баром «Кастелло» с Роберто на коленях и сигарой в руке и пил довольно паршивое красное вино, которое подавали в этом заведении. И тем не менее как же приятно было сидеть здесь и наблюдать за воскресной утренней суетой: кто‑то выходил из церкви, кто‑то, зайдя в пекарню, появлялся с подносом пирожных, кто‑то протягивал монеты мальчишке, продающему газеты, и шел дальше с La Gazzetta del Mezzogiorno под мышкой.

Карло приподнимал шляпу, с улыбкой приветствуя прохожих: он знал тут всех, и казалось, что все знают его, словно за последние десять лет он и не вставал из‑за этого столика.

– Привет, чужак, – раздался голос у него за спиной.

Тот самый голос. Кармела. Он знал, что рано или поздно встретится с ней. Даже странно, что они до сих пор не пересекались. После переезда он был слишком занят: надо было разобрать чемоданы, привести в порядок дом, подписать бумаги у нотариуса, осмотреть унаследованные земли… но в городке проживало лишь шесть тысяч жителей, и все друг про друга знали, так что ничей приезд или отъезд не мог остаться незамеченным.

Карло отодвинул стоящий рядом стул и, слегка улыбнувшись, жестом пригласил ее присесть.

– Я слышала, что ты вернулся. Видела тебя сегодня в церкви, – продолжая стоять, она опустила на плечи черную шаль, покрывавшую ее волосы.

Кармела превратилась в настоящую женщину. В ее шестнадцать, когда она только расцвела, между местными мальчишками началось что‑то вроде соревнования – кто первый потрогает ее грудь. Они ухаживали за ней толпой, словно армия, осаждающая крепость: подавали ей руку, толкались, чтобы сесть рядом во время мессы, кто‑то покупал ей булочки с повидлом, кто‑то провожал до дома.

Карло знал ее с детства – они выросли на одной улице, в нескольких метрах друг от друга. Он не раз видел, как она кричала и плакала, получая оплеухи от матери, разбивала коленки, играя в догонялки, и вытирала нос рукой. Поэтому в тот год, вернувшись из летнего лагеря в Санта‑Мария‑ди‑Леука и обнаружив ее неожиданно повзрослевшей, уверенной в себе и настолько красивой, что перехватывало дыхание, он вдруг смутился и с некоторой долей раздражения перестал с ней разговаривать. Лишь смотрел на нее издалека, изучая, будто она была каким‑то новым непостижимым явлением. Дожидался, когда она встретится с ним взглядом, и тут же отводил глаза. В конце концов именно так, игнорируя, он и смог ее завоевать. Два года он трогал ее за грудь и страстно целовал украдкой, пока не пришло время уезжать: став сотрудником финансовой гвардии, он был командирован в Пьемонт, в Алессандрию. Но он собирался вскоре вернуться и жениться на ней. Так он ей и сказал.

– А это, должно быть, Роберто.

– Да! – воскликнул Карло, целуя сына в лоб.

– Какие глазищи…

– Их, к счастью, он унаследовал от мамы.

Кармела бросила взгляд на площадь, которая постепенно пустела. Чистильщик обуви Марио – здоровяк со сросшимися бровями, угловатыми чертами лица и зачесанными набок волосами, сидел, скрестив руки на груди, на скамейке между пальмой и фонтаном и не сводил с нее взгляда. Она кивнула ему в знак приветствия, потом опустила глаза и снова накинула шаль на голову. У нее такие же красивые и изящные руки, как и прежде, подумал Карло, глядя на длинные тонкие пальцы с ногтями, покрытыми красным лаком.

– А у тебя есть дети? – спросил он.

Кармела помедлила.

– Да, сын. Его зовут Даниэле. В декабре ему исполнится десять лет.

– А знаешь, ты прекрасно выглядишь, – пробормотал Карло. – Еще красивее, чем прежде.

Она устремила на него пронизывающий взгляд темных глаз.

– Но все же я оказалась недостаточно хороша, чтобы заставить тебя вернуться.

Он сделал глоток вина и не смог сдержать гримасу: мамма миа, ну и кислятина, хоть салат заправляй вместо уксуса.

– Ты же знаешь, я писал тебе об этом, – сказал он, опуская стакан на стол.

– Да, да, я знаю, – ответила она, махнув рукой, словно отгоняя назойливую муху.

– Однако кольцо на палец тебе успел надеть кто‑то другой, как я погляжу.

Кармела прикоснулась к кольцу.

– Ну, если бы я дожидалась тебя, то умерла бы старой девой.

– Ты бы ни за что не умерла старой девой. Только не ты.

– А что же твоя синьора? Ее почти не видно. Почему? Ей не по нраву наш городок?

– С чего ты взяла? Ей просто нужно время, чтобы освоиться. Слишком много всего на нее свалилось в последнее время. Смерть Клаудии, переезд. Вот увидишь, потихоньку…

– Да, я слышала про девочку. Какое несчастье.

– Да, – он сжал губы… И выпил еще глоток.

– Боже, ну и гадость это вино, – вырвалось у него.

Кармела рассмеялась.

– Конечно, это же не то вино, что делал мой отец. Вот оно тебе нравилось.

– Вино дона Чиччо! Кто ж его забудет. Он все еще его делает?

– Уже нет. Стало слишком тяжело. Сорвал спину.

– Жаль. Я с удовольствием выпил бы стаканчик.