Почтальонша

Дебора. Ты долго ждал?

Лапша. Всю жизнь.

Х/ф «Однажды в Америке»

(реж. Серджо Леоне, 1984)

 

 

 

Пролог

13 августа 1961 года

 

Лиццанелло (Лечче)

«Почтальонша умерла!»

Новость молнией разнеслась по всем улицам и переулкам городка.

– Вот уж не думала, что она и впрямь на тот свет отправится, – проворчала донна Кармела, сонно выглядывая из дверей. Круги у нее под глазами казались еще темнее из‑за разводов вчерашней туши.

– Упокой Господь ее душу, – откликнулась соседка в халате из дома напротив и осенила себя крестным знамением.

– Говорили же, что она болела, – встряла другая с балкона. – Давненько ее не было видно.

– Бронхи у ней, я слыхала, – уточнила дородная женщина, подметавшая крыльцо.

– Почтальонская болезнь, – пояснила та, что стояла на балконе. – Помните Феруччо? Он тоже молодым умер.

Донна Кармела скривилась.

– Пойду поглажу выходное платье, – бросила она и скрылась в доме.

В одном из домов неподалеку, там, где заканчивался жилой квартал и начинались оливковые рощи, Джованна сидела за кухонным столом и со слезами разглядывала открытку, датированную 22 мая 1936 года. Потом сложила ее вдвое, сунула за пазуху и вышла из дома.

Прощание, согласно последней воле Анны, прошло среди гранатовых деревьев и базилика, в саду позади ее дома. Ступку, которую она почти тридцать лет назад привезла с собой из Лигурии, положили с ней в гроб – а еще две пары крошечных носочков, розовые и голубые, и обручальное кольцо Карло, которое Анна непременно хотела забрать с собой, надев поверх своего. Вот и все, что ей было нужно, чтобы проститься с жизнью, сказала она за несколько часов до смерти.

Роберто слонялся возле гроба и беспрестанно смолил «Национали» без фильтра. Его жена Мария сидела на одном из плетеных стульев, которые, словно щит, заслоняли гроб, и то и дело ерзала. Живот – она была на девятом месяце – заставлял ее обливаться по́том. Если родится девочка, ее назовут Анной, как и было обещано.

Процессия мужчин и женщин, пришедших выразить соболезнование, тянулась с самого рассвета. «Хорошо хоть кофе в термосах вдоволь приготовила», – подумала Мария, в очередной раз меняя позу. В этот миг в сад вошла группа женщин во главе с Кармелой, затянутой в синее платье, с волосами, собранными в пучок, и густо подведенными черным карандашом веками. Словно примадонна, она распрямила плечи и, с гордостью осознавая, что к ней точно мошкара липнут любопытные взгляды, прошествовала к гробу. Поцелуй, предназначенный покойной, рукопожатие для Марии, объятия для Роберто – словом, она играла блестяще.

Ее эффектное появление затмил приход Джованны – та ворвалась стремительно, бросилась к Анне и так долго прижималась к ней и целовала ее лицо, что всем стало неловко.

– Чудна́я она, эта Джованна, – пробормотал кто‑то.

Затем Джованна выпрямилась, вытащила из‑за пазухи открытку, развернула и протянула Роберто, который как раз закуривал очередную сигарету.

– Что это? – спросил он, вертя открытку в руках.

– Читай, – откликнулась Джованна, утирая слезы.

– «Шлю сердечный привет», – прочел Роберто. И в замешательстве уставился на Джованну.

– Нет, не там. Вот здесь, видишь? – Джованна ткнула пальцем в правый верхний угол.

Роберто заметил, что там, где марки были оторваны, виднелось несколько крошечных слов.

– Это придумала твоя мать, – пояснила Джованна дрогнувшим голосом. – Только ей могло прийти в голову что‑то подобное.

Роберто поднес открытку к глазам, пытаясь разобрать слова. Потом растерянно взглянул на Джованну.

– Она придумала, как мне писать тайные письма моему возлюбленному, а потом заклеивать их марками, – объяснила та. – Так мы переписывались годами.

Роберто слабо улыбнулся и хотел было вернуть ей открытку, но Джованна его остановила.

– Нет, оставь себе, – настойчиво попросила она, накрыв его руку своей. – На память.

– Хорошо, – согласился Роберто. И, глядя на ковыляющую прочь Джованну, он сложил открытку вдвое и сунул в боковой карман пиджака. В этот момент пожилая женщина с одутловатым лицом и густыми седыми волосами, собранными в хвост, приблизилась и поставила у изножья гроба вазу с белыми цветами.

«Интересно, придет ли дядя Антонио, – подумал Роберто, швыряя прочь окурок. – Прочел ли он уже письмо?»

«Отнеси его дяде, когда меня не станет», – попросила мать, вручая ему запечатанный белый конверт.

Анна и Антонио не разговаривали уже девять лет, с той самой ночи.

Насколько крепкой может оказаться любовь, уступившая место ненависти?

 

Часть первая

Июнь 1934 года – декабрь 1938 года

 

1

 

Лиццанелло (Лечче),

июнь 1934 года

Синий автобус, обшарпанный и ржавый, скрипя, остановился на раскаленном полуденным зноем асфальте. Горячий влажный ветер колыхал листья большой пальмы в центре безлюдной площади. Из автобуса вышли все три пассажира; первым ступил на землю Карло – одетый с иголочки, с потухшей сигарой в зубах. На нем был жилет и начищенные коричневые оксфорды, которые не потеряли своего блеска за два дня путешествия – сначала в поезде, а потом на автобусе. Разгладив усы, он закрыл глаза и с наслаждением втянул ноздрями ни с чем не сравнимый аромат родного края – букет из свежей пасты, орегано, влажной земли и красного вина. Как сильно он скучал по нему, пока жил на севере – сначала в Пьемонте, а потом в Лигурии! В последнее время привычная легкая ностальгия переросла в постоянную ноющую тоску, камнем лежащую на сердце. Он снял шляпу и попытался обмахнуться ею, как веером, но только всколыхнул горячий воздух. Сирокко, налетавший летом из Африки, был все таким же безжалостным, каким он помнил.