Почтальонша

Она направилась на кухню, ожидая, что Анна пойдет за ней, чтобы помочь. Но увидела, что вместо этого невестка отодвигает стул и садится. Уму непостижимо, подумала она, покачав головой. Обычно, если среди гостей была женщина, ей следовало помочь хозяйке дома накрыть на стол. Так было заведено, о подобных вещах не нужно было даже просить.

– Чур, я сижу с тетей! – крикнула Лоренца, забираясь на стул возле Анны.

– Лоренца, иди помоги мне, – резко окликнула ее Агата.

– Я помогу маме, сиди, – сказал Антонио дочери и пошел к жене на кухню.

Наконец тарелки с едой были расставлены, и все заняли свои места. Агата перекрестилась и, сложив руки и опустив глаза, стала читать «Отче наш». Карло и Антонио тут же положили ложки, которые уже взяли в руки, и последовали ее примеру.

– Тетя, а ты почему не молишься? – вдруг спросила Лоренца.

Агата подняла глаза.

– Я не верю в Бога, – коротко ответила Анна.

Карло кашлянул и оглянулся на остальных.

– Как это «не веришь»? – с удивлением переспросила девочка.

– Давайте есть, иначе все остынет, – прервала ее Агата.

Антонио не отрываясь смотрел на Анну, словно его заклинило. Он отвел глаза лишь тогда, когда понял, что жена, нахмурив брови, тоже сверлит его взглядом. Он неловко улыбнулся ей в ответ, взял ложку и, опустив голову, принялся за еду.

 

* * *

 

Несколько часов спустя, в приятной тишине, наступившей после воскресного обеда, в свете послеполуденного солнца, проникающего сквозь задернутые шторы, Антонио сидел в своем кресле, закинув ногу на ногу и сцепив руки на коленях, с задумчивым видом уставившись в пол. Из кухни доносилось позвякивание столовых приборов и журчание воды, которой Агата ополаскивала тарелки. Она была непривычно молчалива, но при этом то и дело вздыхала. Лоренца отдыхала в своей комнате.

– Я наконец‑то закончила, – объявила Агата, появившись на пороге гостиной с измученным видом. – Пойду прилягу.

Антонио очнулся и поднял глаза на жену.

– Иди, конечно. Ты, должно быть, устала…

– Еще бы, – ответила та с раздражением. – Столько усилий – и все напрасно.

– Почему напрасно? Мне кажется, обед прошел хорошо. Все было очень вкусно, как всегда.

– Приятно слышать, что хоть кто‑то это заметил.

Антонио разжал руки и слегка наклонился вперед, опершись локтями о колени.

– Что случилось, Агата? – спросил он с ноткой недовольства.

Его жена лишь скривилась в ответ и махнула рукой, как бы говоря «не бери в голову». Она направилась к лестнице, но, занеся ногу над первой ступенькой, на мгновение остановилась.

– В общем, правду говорят про этих северян, – только и сказала она, прежде чем скрыться из виду.

 

2

 

Июль–август 1934 года

На следующий день после приезда Анна, еще не разобрав чемоданы, первым делом открыла большую коробку и достала из нее свои сокровища: черные семена лигурийского базилика в мешочке из рафии, ступку из белого мрамора с серыми прожилками, когда‑то принадлежавшую ее прабабушке, а после нее – всем женщинам семьи по очереди, инкрустированную шкатулку из вишневого дерева, в которой хранились крошечные носочки Клаудии из розовой шерсти и носочки Роберто – из синей, жемчужное ожерелье матери, которое она получила в подарок на свой двадцать первый день рождения, лиловые шелковые наволочки, сшитые для нее бабушкой – та всегда говорила, что шелк сохраняет кожу лица молодой и гладкой, – и несколько книг, что она решила взять с собой: некоторые на французском, как «Мадам Бовари» и «Воспитание чувств», а также «Анну Каренину», «Джейн Эйр», «Грозовой перевал» и «Гордость и предубеждение».

Взяв мешочек с семенами, она вышла в сад и принялась за работу: выкопала около двадцати небольших ямок на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга и посадила в каждую по два семечка. При такой жаре, как в этих краях, первых ростков долго ждать не придется, в этом она была уверена.

В то субботнее июльское утро она как раз поливала первые кустики базилика, когда раздался стук в дверь. Анна со вздохом вернулась в дом и распустила узел ленты, которой завязала под подбородком свою соломенную шляпу. «Смогу ли я когда‑нибудь привыкнуть к этой южной жаре?» – подумала она, кладя шляпу на стол.

– Иду! – крикнула она, направляясь к двери.

На пороге стояла Агата с раскрасневшимся, блестящим от пота лицом, в прямой розовой юбке ниже колена и белой блузке с пышным кружевным воротничком, подчеркивающим ее пышную грудь. В руках она держала сумку.

– Здравствуй. – поприветствовала ее Анна – Что‑то ты рано.

– Да, мне не терпелось прийти, – извиняющимся тоном сказала Агата, входя в дом.

Анна закрыла за ней дверь.

– Мне надо переодеться, я работала в саду, – предупредила она.

– Да, конечно, делай все, что надо, не обращай на меня внимания, – ответила Агата, взмахнув рукой. – А я пока понянчусь с племянником.

– Я его еще не будила, – сказала Анна и кивком показала на коляску в центре гостиной.

– Я им займусь. А ты иди переодевайся.

Анна приподняла бровь и поплелась наверх, придерживаясь за кованые перила.

«И зачем я только дала себя уговорить?» – думала она, снимая синий шелковый халат и доставая из шкафа одно из своих черных платьев. Агата настояла, чтобы они вместе пошли на субботний рынок, и она согласилась, потому что у нее не было больше сил сопротивляться: та упрашивала об этом с момента их приезда. И не только об этом. Можно было подумать, что жизнь Агаты до ее приезда была океаном одиночества и тут, как остров на горизонте, неожиданно появилась она, Анна, единственная надежда на спасение. Невестка вообще не оставляла ее в покое: приходила каждый день, в любое время и без предупреждения, все время предлагала ей сделать что‑то вместе – сходить за покупками, прогуляться, почитать молитвы в субботу после обеда или просто выпить кофе – и при этом болтала без умолку. А еще она постоянно приносила еду.

– Я готовила с расчетом на тебя, – радостно сообщала она, хотя никто ее об этом не просил.

Анна заплела волосы в привычную косу и спустилась вниз. Женщины вышли из дома и направились в сторону рыночной площади: Анна толкала перед собой коляску, Агата шла рядом, крепко держа ее под локоть.