Подменыш

Мою макушку нежно целуют чьи‑то губы.

Внезапно толпа исчезает. Меня обдувает горячим воздухом, а перед лицом появляются еще одни глаза – большие, желтые, с длинным кошачьим зрачком. Тот, у кого я сижу на коленях, крепче прижимает меня к себе.

– Хороша, – негромко произносит мелодичный мужской голос. Он звучит так холодно, что мне становится зябко. – Но слишком уж мала. Когда за ней придут, вернешь ее родителям.

По мягкой руке проходит волна дрожи.

– Но господин…

– Ты слышала меня, Малаша? Ребенка надо отдать.

– Но я… Как же…

– Не переживай, – в холодном голосе слышится усмешка. – Скоро она вернется к нам сама…

Я снова тряхнула головой.

– …она и правда умнее Маньки оказалась, – вновь донесся до меня голос бабы Паши. – А уж как людей пугала – страсть. Идет, к примеру, Иван Николаевич от Кабарихи, несет в кармане пол‑литру, а Матрена ему говорит: «Вылей, дядь Вань, свое пойло. Ты от него сначала ослепнешь, а потом помрешь». Иван Николаевич, конечно, заругается, но поллитру выльет. Потому что Усовой перечить себе дороже. Ни разу она в таких делах не ошибалась. Или, например, начнет Егоровна жаловаться, что у нее голова болит и давление скачет, а Матрена ей травяной отвар поднесет, какие‑то слова над ним пошепчет, и у Егоровны боль, как рукой снимет.

– Разве это плохо? – удивился Матвей. – Девушка вам помогает, а вы ее ругаете. Еще и обзываете по‑всякому.

– Так‑то Матрена, конечно, молодец. А ругаем мы ее, потому что боимся. Тут уж волей‑неволей задумаешься: что будет, если она милость сменит на гнев? Представляешь, Матюша, какую страшную гадость может учинить эта ведьма?

Если б да кабы, да во рту росли грибы…

Я поморщилась и вышла из‑за сарая на дорожку.

– Добрый вечер, соседи.

Матвей при виде меня улыбнулся, Прасковья Петровна вздрогнула.

– Здравствуй, Матренушка, – нарочито ласково сказала она. – Куда это ты собралась на ночь глядя?

– В баню. Я сегодня полдня наводила в доме чистоту и теперь грязная, как кикимора.

– Так ведь на дворе вечер, Матрена, – удивилась соседка. – Какая может быть баня? Ты ее до полуночи топить будешь.

Я пожала плечами.

– После полуночи в баню ходить нельзя, – заметила баба Паша. – Обдериха осердится. Полночь – это их с банником время.

– Вы правда считаете, что мне стоит этого бояться? – усмехнулась я.

Соседка бросила на Матвея выразительный взгляд.

– Что ж. Беседуйте, не буду вам мешать, – я улыбнулась и пошла дальше.

– Легкого тебе пара, Матренушка, – едва слышно пробормотала мне вслед Прасковья Петровна.

***

До бани я добралась в сумерках. К этому времени небо окрасилось в синий цвет, все вокруг поблекло и потемнело, зато в лесу во все горло распевали птицы.

В старом колодце, расположенном за деревенской околицей, я набрала воды, достала из кармана электрический фонарик. В бревенчатом домике не было электричества, и мне не хотелось налететь в темноте на лавку или удариться головой об дверной косяк.

В бане оказалось тихо, холодно и пыльно. Прасковья Петровна была права – чтобы подготовить это место к водным процедурам, надо потрать ни один час. Впрочем, для меня это не имело значения – мыться здесь я вовсе не собиралась.

Чтобы не нанести в баню еще больше грязи, я переобулась в предбаннике в резиновые шлепки, положила на окно включенный фонарик (пусть соседи видят, что тут кто‑то есть) и осторожно шагнула в парилку. Там было темно и прохладно. Слева угадывались очертания большой печи, а напротив двери – длинного полока, на котором лежала какая‑то тряпка.

– Малаша! – громко позвала я. – Мамушка! Ты здесь?

Воздух в парной стал еще темнее и будто бы уплотнился. Мгновение – и передо мной появилась невысокая тощая старуха с всклокоченными волосами, длинным крючковатым носом и темными провалами глаз. Она была одета в лохмотья, похожие на ветхую дырявую простыню, из‑под которой выглядывали худые ноги с кривыми почерневшими пальцами.

– Матренушка! – радостно всплеснула руками старуха. – Капелька моя сладкая! Цветочек мой беленький!

Я поставила на пол ведро с водой и кинулась в ее объятия. Малаша крепко прижала меня к себе.

– Уж я по тебе истосковалась, Матренушка, – продолжала она. – Почитай, четыре месяца красавицу свою не видала! Все думала, когда же она ко мне приедет? У нее, поди, дел невпровот – книжки всякие, переводы, будь они не ладны…

– Я привезла тебе подарок, – я выскользнула из ее рук и, покопавшись в пакете, вынула упаковку душистого мыла. – Держи, мамушка.

– Вот спасибо, доченька, – обдериха взяла мыло и с наслаждением вдохнула исходящий от него аромат. – М‑м… Яблочком наливным пахнет!

– Малаша, мне бы помыться…

– Ой, что это я, – спохватилась та. – Так обрадовалась, что о главном‑то и забыла. Идем, капелька. Я тебя и попарю, и покормлю. А ведерко с собой захвати. Земная водица в бане лишней не будет.

Она подошла к печи и юркнула в узкую щель между стеной и ее кирпичным боком. Я расплела косу, взяла ведро и последовала за ней. Воздух вокруг меня снова стал плотным, затем пошел рябью, а потом все вокруг переменилось.

Я снова находилась в предбаннике, только уже в другом – в просторном, светлом и теплом. У его стены стоял широкий деревянный стол, а на нем – котелок с чем‑то горячим и вкусным. Малаша тоже изменилась. Тощая старуха превратилась в дородную румяную женщину с большими черными глазами и густыми пшеничными волосами, водопадом спускавшимися к пояснице. Вместо лохмотьев на ней была надета длинная серая рубаха, из‑под подола которой выглядывали аккуратные пальчики босых ног.

– Баня‑то истоплена? – спросила я у нее.

– Сейчас истоплю, капелька, – подмигнула Малаша. – Здесь это дело недолгое – в пять минуток управлюсь. Дай мне ведерко, а сама раздевайся, да следом иди. Попаримся мы с тобой на славу.

Это точно. В Нави, где магия витает в воздухе, многие процессы идут быстрее, чем в мире людей. За пять минут не то что парную прогреть, лес дремучий вырастить можно!

Меня это всегда радовало – баню я очень люблю, особенно эту, соловьевскую. И не только из‑за того, что ее парная обустроена в лучших народных традициях, а потому что через нее можно попасть за границу людского мира.

Хотя в этом она вовсе не уникальна. Если нырнуть в Утиное озеро или залезть в берлогу, что находится рядом с лесным оврагом, можно тоже преодолеть границу реальности и вынырнуть/вылезти в Нави. Люди пользоваться этими путями не могут, они открыты только для нечисти, а она выбирается в земной мир исключительно на охоту.