Помоги мне умереть

Я связала тонны кружев, салфеток, скатертей, кофточек, панамок, пинеток и детских игрушек. Я раздариваю их персоналу и всем, с кем мы соседствуем в разных больницах, и потом, попадая туда снова, вижу, как дети и взрослые носят связанные мною вещи. Онкологические больные и их родители встречаются время от времени в разных клиниках. Иногда появляется кто‑то новый, иногда исчезает кто‑то «старый» – в могилу или на ремиссию.

– Да? – откладываю крючок в сторону.

– Знаешь, кажется, мне сегодня лучше. – Он чуть приподнимается на подушках.

Я внутренне напрягаюсь:

– Я очень рада. Хороший день – это подарок.

Он слабо улыбается:

– Может, сыграем в шахматы?

– О! – «Шахматы» означают, что ему действительно лучше. И мне становится страшно – Фёдоров как‑то говорил, что перед самым концом обязательно будет «светлое окно».

 

– Мам, пока я тебя ждал, тут врачей набежало, – Егорка уплетал за обе щёки привезённую Мариной еду, – потащили меня на МРТ, потом ещё куда‑то. Сказали – дополнительные исследования. Такие вежливые все. Я сам не понял, что к чему, ты не знаешь? Мне же вроде всё уже делали.

– Вот как! – Марина вспомнила, что Семён разговаривал с каким‑то загадочным другом насчёт Егора, но не ожидала такой молниеносной реакции. – А твой врач был?

– И мой, и заведующая, и ещё кто‑то.

– Экая ты сегодня важная персона, – Марина погладила сына по голове, – просто так получилось, что у одного очень хорошего человека оказались хорошие друзья. Тебе сказали, что потом? Операция‑то будет?

– Сказали, чтобы ты зашла, – он с удовольствием облизал ложку, – а папа надолго в командировку?

Марина нахмурилась:

– На несколько дней, но звонить ему не воспрещается. Он только рад будет.

– Я уже звонил, он не отвечает, – Егор показал телефон, – вот, два раза.

– Слушай, ну он может быть на совещании на каком‑нибудь, отправь сообщение, он перезвонит, как сможет.

– Угу.

 

Выйдя из больницы, она пошла пешком. Внутри поселилось давно забытое ощущение лёгкости. Она зашла и пообщалась с врачами. Несмотря на то что и диагноз подтвердился, и операция оказалась действительно нужна, Марине было хорошо и спокойно.

Пробираясь дворами и тихими улицами к площади Александра Невского, она разглядывала дома с высокими окнами, лепниной, крохотными эркерами и думала – позвонить или нет? Или сообщение отправить? Или вообще не нужно? Или… что?

Зеленоглазая весна окутывала день ярким плащом, даря тепло и солнце, Марина расстегнула пальто и достала телефон. Повертела в руках…

«Глаза у него такие… шоколадные. И лысый, – она улыбнулась, – хорошо, что он совсем наголо бреется, не оставляет этих дурацких клочков. Интересно, сколько ему всё‑таки лет?» Нажала кнопку вызова. Гудок, щелчок:

– Здравствуйте, Семён, я хотела…

– Добрый день, – сухо отчеканил он, – что‑то срочное?

– Э‑э‑э… – она опешила, – нет, извините, просто хотела поблагодарить за ваше вмешательство.

– Вмешательство? – переспросил он.

Марина растерялась: казалось, говорит совсем другой человек – кратко и неприветливо.

– Да‑да, я про Егора, сына. – Марина остановилась.

– А… Вот и прекрасно. Я рад, очень рад.

– И я. Спасибо вам большое.

– Пожалуйста. – На заднем фоне послышались какие‑то звуки, голоса, потом стали глуше. Семён молчал.

И она растерялась:

– Я… переделаю отчёт в ближайшие два дня.

– Прекрасно! Буду ждать.

Тишина. Только невнятный гул.

– Ну тогда до свидания. – Она не знала, что ещё сказать.

– Всего доброго.

Он отключился первый.

Она стояла с телефоном в руке и смотрела на дома вокруг. Под ярким весенним пальто вдруг обнаружилось линялое платье.

«Хм… что это было вообще?»

«Он же сказал тебе – нужно быть максимально работоспособной. Как умный робот‑аналитик. Он же сказал, что просто хочет сохранить проект – чего ты тут уши развесила?»

Ей стало грустно от понимания, что она просто повелась на тепло и заботу.

«Вот так и появляются у баб другие мужики, Димка. Женщины – очень теплолюбивые растения, – внезапно подумала Марина и очень разозлилась. Не на Семёна – на мужа. – Это ты должен был за Егора хлопотать. Или хотя бы быть рядом».

Оглянувшись, она обнаружила, что почти дошла до площади. Подняла голову – и на стене, высоко, на уровне четвёртого этажа, туда, куда было никак не добраться, какой‑то смелый человек всё‑таки добрался и написал: «Я люблю тебя».

«Ну да».

Она набрала Диму – ей хотелось просто услышать его голос. Трубка гудела, но соединять с кем бы то ни было отказывалась.

«Ладно».

 

Зная, что дома никого нет, открыв дверь, она швырнула сумку на пуфик и увидела рядом стоящий рюкзак.

– Даня? – удивилась Марина, потому что сын должен был быть на тренировке.

Никто не ответил.

Она быстро сбросила пальто, сапоги и пошла в детскую.

Данила лежал на нижнем Егоркином ярусе, свернувшись калачиком, и, похоже, спал.

– Интересное дело. – Она постояла с минуту и тихо вышла из комнаты.

Сын проснулся минут через двадцать.

– Мам? – Он стоял в дверях их комнаты.