Помоги мне умереть

– Сегодня к вечеру я пришлю офер и таблицу с парой уточнений, а на следующей неделе созвонимся и поговорим о рабочем контракте более предметно, хорошо? – Он спокойно вышел из неловкого молчания.

– Хорошо.

– Тогда всего доброго, Марина, скорейшего выздоровления сыну.

– Спасибо и до свидания.

Она нажала отбой и пошла на кухню. Вспомнились его яркие глаза, улыбка, высокие скулы. Он не был красивым, но точно запоминающимся. Врач? Работал ли он по специальности? И как оказался в аудиторском бизнесе? Откуда выучил японский, если по образованию не лингвист? В общем‑то, это не самый простой язык.

Марина рассеянно заварила любимый молочный улун. Готовить что‑то на ужин сегодня было неохота.

Вернулась с чашкой в комнату.

«Закажу суши. Или пиццу. Нужно побольше сделать сегодня по работе, завтра будет не до того». Завтра выписывали Егора.

 

Старые часы сипловато выдохнули и задумчиво пробили восемь вечера. Одновременно едва заметным звуком щёлкнул входной замок – Данила вернулся с тренировки. Разделся, осторожно заглянул из коридора в гостиную, никого там не увидел.

– Привет, мам! – дежурно бросил он.

– Привет! – отозвалась она из ванной.

Он взял рюкзак и направился в детскую.

«Да кошмар!» – Марина наблюдала за ним в зазор между дверью и косяком.

Сын хромал. И хромал прилично. Она уже это замечала не в первый раз и всё думала, что мерещится, потому что, когда они отправлялись куда‑то вместе или когда провожала в школу, походка его была обычной, разве чуть более напряжённой.

– Даня! – громко позвала она, уже стоя в кухне, – Дань… на минутку.

– А? – Парня как подменили. Из комнаты он вышел вполне бодро. Марина специально наблюдала.

А на кухне тут же открыл холодильник:

– Я бы съел что‑нибудь.

– Я бы тоже. Ты пока присядь.

Данила сел и опустил глаза.

– Ничего мне не хочешь рассказать? – Голос мамы был не то чтобы строгим, но он понял, что что‑то не так.

– Да вроде нечего. В школе у меня всё нормально, к директору тебя пока не вызывают, на тренировке…

– А ты в поликлинику на физиотерапию сегодня ходил?

– Мам, закончился уже курс, – он посмотрел на неё укоризненно, – вчера был последний раз, я же тебе говорил.

– Да? – Она искренне пыталась вспомнить, было ли такое, и не могла. – Ну ладно. И как? Помогло?

– Да, всё отлично. – Он снова уткнулся взглядом в пол.

– Данька, с каких пор мне нельзя сказать правду? – Марина начала злиться по‑настоящему.

Ей всегда казалось, что она такая мама, которая не приходит в ужас от того, что ребёнок в десять лет пробовал курить или напился шампанским в тринадцать.

Сын молчал.

– Скрыть это невозможно, как бы ты ни старался. И папа тоже заметил. – Она знала, что папа как раз ничего не заметил, иначе сказал бы ей.

– Мам… – Даниле было стыдно. Он сидел ссутулившийся, напряжённый.

– Давай рассказывай. И, пожалуйста, сейчас не обманывай, это будет уже слишком. Что с ногой? Ты ходил на процедуры?

– Да, – был тихий ответ.

– Даня?!

– Ходил, мам, честно, три раза! Просто без толку, – он наконец снова посмотрел на неё, – ну правда ходил, снова встретил эту врачиху мерзкую с её шуточками.

– И? – Марина нахмурилась.

– И… ничего, – он развёл руками, – думал, само пройдёт постепенно.

– Прошло? – Она отошла к окну и присела на подоконник.

– Мам, я на соревнования хочу поехать. У меня, кстати, в бассейне нога почти не болит.

– Как ребёнок, честное слово! – вспыхнула она. – Ну детский сад, штаны на лямках!

– Соревнования через пять дней! – теперь вспыхнул он. – И Денис Игоревич говорит, что я в хорошей форме. Команда на меня делает ставку, особенно в кроле! Я же могу нормально ходить!

Марина чуть стушевалась, потому что слова сына показались ей вполне разумными, но…

– Дань, ты хромаешь!

Он молчал.

– Что делать‑то будем, а, сын?

– Мам, пожалуйста. – В голосе появились умоляющие нотки.

Она понимала, что лишить его сейчас соревнований будет слишком жёстко и равняться смертельной обиде.

– Значит так: первое и главное – ты мне не врёшь, слышишь?

– Не буду. – Он кивнул.

– Второе: пять дней мы ждём, ты бережёшь ногу, потом едешь соревноваться, и на следующий день, Данила, НА следующий! – мы идём к Овербаху, это врач Егора, ты его видел. А потом ты будешь выполнять все! – внимание, все его рекомендации. И если будет сказано прекратить тренировки на какое‑то время – значит, так тому и быть, ты меня понял?

При слове «прекратить тренировки» улыбка, которая было обозначилась на Данькином румяном лице, исчезла.

– Или так, или я звоню твоему Игоревичу прямо сейчас и рассказываю истинное положение дел, – отчеканила она, понимая, что это шантаж чистой воды.

– Ма‑а‑ам… – Парень открыл рот.

– А что ты хотел? – возмутилась Марина. – Мне странно, что в твои шестнадцать я должна тебя уговаривать, не пять же тебе, в самом деле.

– Хорошо, – деваться ему было некуда, – только ты папе, пожалуйста, не говори.

Марина удивилась:

– Это почему?

– Да стыдно.

– Когда врёшь – всегда стыдно, так что лучше не врать, – она отошла от подоконника и открыла дверцу холодильника, – ладно, папа о нашем разговоре и договоре не узнает, но пусть такие вещи больше не случаются. Дань, я у тебя мама вполне понимающая, слышишь? Даже если случится что‑то страшное, ты мне всё равно можешь рассказать – и мы вместе подумаем, как из этого страшного выбираться. Хорошо?