Помоги мне умереть
– Я устала, – к горлу вдруг подступили слёзы, – я правда устала.
– Ну что я могу сделать, – он чуть поморщился, – ты же знаешь…
– Я знаю, – отрезала Марина, – я всё знаю. Но не могу так больше.
«Если он сейчас меня не выслушает, разведусь к чёрту».
– Ты в курсе, что наш старший сын, э‑э‑э‑э… живёт половой жизнью? – Она поставила руки в бока. – А?
– Погоди, – опешил он, – откуда ты знаешь? Он что, сам тебе…
– А ты видел, как они с этой вертихвосткой рыжей обнимаются?
– Да ладно, брось, ну это же ещё ни о чём не говорит. Обнимаются себе, и всё, – Дмитрий пытался её переубедить, – это же не значит…
– Значит, Дим, значит, – Марина была непреклонна, – когда у людей случается секс – они меняются. Я не знаю, как тебе это объяснить. Это просто заметно. То‑то, я смотрю, Данька стал такой весь важный. В мире современного интернета я надеюсь, что парень в курсе, что такое предохранение, но, если бы родной отец объяснил подростку, что такое резинки и как ими пользоваться, было бы совсем хорошо.
– Марусь, ты уверена?
– Да, чёрт возьми! – Она повысила голос. – Поговори с ним, спроси у него, поучаствуй в его жизни! Гладить по голове раз в неделю по выходным и говорить, как ты их любишь, – это очень удобно. А их проблемами заниматься – это другое дело. Вот я и спрашиваю – когда закончится твой чёртов проект и ты станешь приходить домой вечером, а не ночью.
– Это же не каждый день… – Дима попытался оправдываться.
– Не каждый, но всё равно часто. И Семён мне предложил постоянную работу, а не быть контрактором, – выпалила Марина, – и летом планируется командировка в Японию.
– Надо же, сколько новостей… – показалось, что в его тоне сквозит лёгкий сарказм, – а что за условия?
– Хорошие условия, могу показать контракт… И денег в два раза больше, чем у Турчанского, это не считая проектных.
– Так чего не соглашаешься? – быстро спросил он.
– Хотела с тобой посоветоваться. Это тебе не маленькая аудиторская конторка, как сейчас, а большая компания. Носом крутить и баклуши бить, как у Турчанского, тут не получится.
– Но если денег в два раза больше…
– В два с половиной, – уточнила Марина.
– Так тем более! – Разговор снова перешёл в относительно мирное русло, и Дима взялся за вилку – доедать куриные котлетки с брокколи. – Соглашайся, а то засиделась ты в этой маленькой конторке.
– Вот и я так думаю, – она выдохнула, – и ещё…
– Да? – Он опять отложил вилку.
– Я хочу купить машину. В кредит.
– Интересное кино, – Дима наклонил голову, – зачем? Есть же одна.
– Это у тебя есть, – Марина снова рассердилась, – а самого тебя целыми днями нет, и мне надоело клянчить – отпросись, отвези… Если я соглашусь на новую работу, то кредит можно выплатить быстро, если покупать что‑нибудь простое. «Део Матиз», например. Или «Ладу».
– И ты будешь ездить на «Ладе»? – Разговор снова стал колючим.
– Я и на «шестёрке» буду ездить, – спокойно ответила она, – мне нужна машина.
– Не хочу я быть домохозяйкою, хочу владычицей морскою, – пошутил Дима.
– Угу, – Марина легко согласилась, – и ещё собираюсь пойти в специальную автошколу для восстановления навыков вождения.
– Не хочу тебя расстраивать, – отозвался Дмитрий, – но их у тебя и нет.
Ему казалось, что она уже всё решила и спрашивает его мнение только для видимости.
– Вот поэтому и пойду. Я уже нашла.
– Ну что ж, как говорится, бог в помощь.
– Димка, – Марина посмотрела на него внимательно, – ты чего? Я думала, ты за меня порадуешься. Что с нами вообще?
– Что? – Он насторожился.
– Мы или молчим, или препираемся. Или просто дела решаем, как соседи.
Часы в гостиной коротко пробили половину двенадцатого. Они сидели напротив друг друга на маленькой хрущёвской кухоньке. Лампа мягко освещала его белые волосы, золотила ресницы. Из приоткрытой форточки пахло липкой новенькой листвой. Лето витало в воздухе обещаниями белых ночей – бесспорной достопримечательности их родного города.
Марина протянула руку через стол и коснулась его лица.
– Дим…
Ещё пару мгновений он смотрел на неё безучастно, а потом прижался к её ладошке, закрыл глаза. А когда открыл, лицо его изменилось – сейчас в нём было отчаяние и страдание.
– Не знаю, Маруська, не знаю… Ничего не знаю я.
Она подошла к нему, встала за спиной.
– Что случилось? Что? – погладила по голове, – ш‑ш‑ш… Всё будет хорошо.
Он оборачивается ко мне больными глазами:
– Я устал. Я так устал. Болит всё время.
– Я знаю, знаю, – обнимаю его обеими руками.
Худого, костлявого, любимого.
– Я хочу добавить, – он смотрит на капельницу, – нужно добавить.
– Спрошу у Марты, – я быстро встаю, – или у Фёдорова, если он есть.
– К чёрту медсестру, – зло шипит он, – и Фёдорова к чёрту. Ты слышишь меня? Слышишь? СЛЫШИШЬ?
Он поворачивается на бок и колотит кулаком по кровати, слабо и беспомощно, костяшки скользят по простыне.
Я пугаюсь его вспышки ярости, которой не видела уже давно.
– Отвези меня домой, отвези домой. До‑мой. – Он начинает задыхаться.
Даже злость ему сейчас даётся трудно.
– Ш‑ш‑ш‑ш… – я снова подсаживаюсь к нему на кровать, – ш‑ш‑ш‑ш… Маленький мой, мой маленький, родной.
Целую его в гладкую кожу на макушке. Слёзы капают мимо на скомканную простыню.
– Я уже хочу умереть, – тихо шепчет он, обессилев, – всё равно этим закончится. Пусть уже поскорее. Пожалуйста, мам…
Я боюсь его смерти, я хочу его смерти.
