Помоги мне умереть

Отношения Марины с родителями мужа можно было назвать «худым миром», изначально они были против Диминой ранней женитьбы вообще и на Марине в частности. Некоторое потепление со стороны свекрови наметилось два года назад, когда скоропостижно умер отец Дмитрия, но сама Марина такой внезапный прилив чувств не понимала и не поддерживала. После смерти мужа Димина мама, Галина Ильинична, жила со своей престарелой матерью в Нижнем Новгороде и теперь всячески зазывала сына с внуками погостить. И как неслыханное одолжение готова была терпеть невестку. Только вот Марина к такому «терпению» была совсем не готова.

– Спрашивала, как дела, я сказала, что всё отлично, похоже, она не особо обрадовалась. – Марина кивнула на кухню. – Что это с ним?

Муж пожал плечами, переключаясь.

– Подростки, что с них взять. И это только начало, мать.

– Ладно, – Марина махнула рукой, – кстати, у Егора тоже скоро день рождения, может, ему новый мобильник подарить, а то старый у него уже совсем… того.

– Можно, – Дима шагнул к жене, нежно приобнял, наклонился и поцеловал в висок, – пойдём‑ка праздновать! Мне же, Марусь, премию выписали. И даже выдали. На эти деньги мы два новых телефона сможем купить. И даже три!

– Чудеса в решете! – Марине была приятна его ласка, от которой она почти отвыкла, и обняла его.

Из дверей кухни на них смотрел Егор. Внимательно и неотрывно.

 

* * *

 

Колени подкашиваются, я дёргаюсь и открываю глаза – кажется, я на пару минут провалилась в сон и чуть не упала. Первую секунду я фокусирую внимание, пытаясь понять, где я: бежевая стенка напротив, белая дверь с цифрой одиннадцать. Ну да, за спиной у меня другая дверь с цифрой девять.

Выдыхаю и вхожу.

Он лежит на боку, поджав ногу. Больно. Я знаю, что больно.

– Я здесь, мой хороший, – трогаю его за плечо.

Он чуть откашливается и усмехается:

– Что сказал Фёдоров? Что я поправлюсь?

– Почти.

Я знаю, что ему шутить легче. Нам обоим легче.

Мы много смеёмся в этом августе. А в последнюю неделю особенно.

– Морфина больше нельзя добавить, да? – Он не столько спрашивает, сколько констатирует факт.

– Нельзя.

Я уже не плачу. Я разучилась плакать. На слёзы и сожаления нет времени, я хочу замедлить минуты, заставить время застыть, замёрзнуть, чтобы оно вместило в себя всю его жизнь, такую невероятно короткую. Сделало её медленной и полной, налитой смехом и солнцем до кромки бездонных вёдер.

Но я не могу.

 

– А вот и Марина, – Турчанский повернулся в сторону двери, и оба мужчины встали, – это как раз тот аналитик, о котором я вам говорил, Семён Григорьевич.

Марина подошла ближе.

Семён Григорьевич был лысым мужчиной среднего роста лет под пятьдесят, с резкими монгольскими скулами и совсем не азиатским разрезом живых карих глаз. На нём отлично сидел дорогой костюм и хорошая голубая рубашка без галстука. Смотрел он на Марину внимательно.

«Чтоб тебе пропасть!» – почему‑то ругнулась она – не понравилось беззастенчивое разглядывание.

– Здравствуйте. – Она по‑деловому протянула ему руку и крепко пожала.

Семён Григорьевич усмехнулся, разгадав манёвр.

– Присаживайтесь. – Директор пододвинул Марине стул, и спросил у всех: – Чай? Кофе?

– Кофе, – лаконично ответил гость, – чёрный, без молока и сахара.

– Кофе без сахара и молока, – повторила она, удивившись схожести вкусов.

– Мне рассказывали о вас, – начал скуластый незнакомец, – Валерий Евгеньевич вас чрезвычайно хвалил, сказал, что даже в Москве таких специалистов днём с огнём не сыщешь. Финансовый аналитик, отлично знающий японский и английский, – это большая редкость.

Она молчала, никак не реагируя.

– Я представитель крупной японской аудиторской компании в России, но, как вы сами понимаете, на японском у нас говорят не так много людей.

Марине вдруг стало скучно.

Что я тут делаю?

Эти мысли приходили ей в голову всё чаще.

Ей нравился и странный древний язык, который она хорошо знала, и сама Япония, не похожая ни на какую другую страну, и возможность совмещать японский с аналитикой.

Первое образование Марина получила только потому, что настаивала мать, а второе – для души. Но… сроки, требования, недовольства заказчиков. Особенно в крупных компаниях и больших проектах. Поэтому она сидела в небольшой аудиторской компании у Турчанского, работая в свободном графике, хотя периодически её зазывали в другие места. Марина звёзд с неба не хватала, её уникальность заключалась только в одном – в придачу к финансовому анализу она знала два языка, и оба на очень высоком уровне.

Она смотрела на пижонистого лысого Семёна Григорьевича, и работать с ним заранее не хотелось.

Опять всё будет «срочно» и «гореть», а заплатят «потом» и «по факту».

Принесли кофе. Молодая вертлявая секретарша поставила на стол чашки с кофе и вазочку с шоколадными конфетами.

«Вот зараза!» – подумала Марина, уже пару дней чудовищным усилием воли обходящаяся без сладкого – конфеты были её любимые.

Семён Григорьевич тоже посмотрел на сладости, но не притронулся, зато директор с удовольствием зашуршал обёртками, прихлёбывая чай.

Молчание затягивалось.

– Марина… – начал гость и запнулся.

– Владимировна. – Она перевела взгляд на него.