Порочная клятва

Во всех них главную роль играет моя бабушка, стоящая, словно статуя, с прямой, как шомпол, осанкой и холодным взглядом. Когда она улыбается, у меня мурашки бегут по коже, и куда бы я ни пыталась убежать, она всегда рядом.

Мне снова снится больница, но на окнах решетки, а дверь заперта снаружи. И вот я вижу, как полиция проводит Оливию через дверь в мою палату.

Сердце бешено колотится в груди, меня охватывает паника. В отличие от того случая, когда я встретила ее в реальной жизни, на этот раз, просто взглянув на нее, я понимаю, что она нехороший человек.

– Подождите! – кричу я, когда полицейский уходит. – Не оставляйте меня с ней. Она убийца. Воплощение зла.

Полицейский хмурится, бросая на меня взгляд, полный жалости, как будто думает, что я потеряла связь с реальностью.

– Она твоя бабушка, – говорит он умиротворяющим и покровительственным тоном. – И она желает тебе только лучшего. Она никогда не делала ничего плохого.

– Это ложь! – воплю я, пытаясь сбросить простыни. – Она убила мою мать. И пыталась убить меня. Уведите ее от меня! Пожалуйста!

Я пытаюсь спрыгнуть с больничной койки, отчаянно желая убежать, но обнаруживаю, что прикована к ней. Толстые стальные наручники обхватывают мои запястья и лодыжки, и когда я пытаюсь пошевелиться, они с грохотом ударяются о толстые прутья по бокам кровати.

– У нее истерика, – говорит Оливия полицейскому. Ее голос звучит не так холодно и резко, как когда она говорила, что мне придется выйти замуж за Троя, а по‑доброму, как вначале, когда она хотела заманить меня и заставить доверять ей. – Она пережила ужасное испытание, но сейчас ей больше всего нужна ее семья. Я позабочусь о ней. Не волнуйтесь.

Полицейский кивает, а я качаю головой, дергаясь всем телом и пытаясь высвободить запястья из наручников.

– Нет, пожалуйста! Не верьте ей! Помогите мне!

Оливия подходит ближе к кровати, и я сопротивляюсь сильнее, лязг металла о металл наполняет мои уши, цепи гремят и трясутся.

Но деваться некуда. Она приближается ко мне.

Наклоняется и…

Мои глаза резко открываются, и я делаю прерывистый вдох. Я ворочаюсь в постели, и меня охватывает холодное облегчение, когда я понимаю, что не прикована к ней. Вместо жесткой больничной койки я лежу на мягких простынях из египетского хлопка, которые выбрала для меня Оливия, и, честно говоря, чувствую себя ненамного лучше.

Сердце бешено колотится; из‑за ночного кошмара я испугана, вся на нервах.

– Уиллоу?

Сначала я вздрагиваю, услышав далекий голос где‑то рядом с ухом, но потом понимаю, что это Виктор. Телефон все еще лежит на подушке, и, хотя в окно уже льется утренний солнечный свет, он еще на связи. Как и обещал.

– Ты в порядке? – спрашивает он, когда я сильнее прижимаю телефон к уху, и пусть его голос звучит в основном нейтрально, я могу представить, как бы Вик посмотрел на меня, если бы был здесь.

– Мне… приснился кошмар, – говорю я ему, проводя свободной рукой по лицу. Когда он рядом, я чувствую себя лучше. Даже если мы не в одной комнате, я знаю, что он слышит и видит меня, что присматривает за мной.

– Хочешь поговорить об этом? – спрашивает он.

Я качаю головой и с трудом сглатываю.

– Нет. Ты вообще спал? Или всю ночь просидел, согнувшись над компьютером?

Он издает негромкий смешок, и я улыбаюсь, представляя, как его губы растягиваются в улыбке.

– Немного, – говорит он. – Вскоре после того, как ты заснула.

Это заставляет меня чувствовать себя еще лучше. Я думаю о том, что мы вроде как были рядом всю ночь. Возможно, это было самое близкое к «обнимашкам» с Виктором.

– Как поживают ребята? Мэлис вчера был… сильно взбешен.

– Да уж, – отвечает Вик. Как и все они, но он этого не говорит, хотя я все слышу в его тоне. – И он все еще в бешенстве. Хлопает дверцами шкафчиков на кухне. А Рэнсом… ну, он тоже не в духе. В гараже торчит, но я не слышу, чтобы он над чем‑то работал.

Я определенно могу себе это представить. Мэлиса, топающего туда‑сюда, будто у него над головой витает грозовая туча ярости. Его личный локализованный ураган, бушующий вокруг и делающий опасным приближение к нему для кого‑либо, кроме немногих избранных.

Немного сложнее представить не в духе Рэнсома, ведь он обычно такой жизнерадостный, по крайней мере, по сравнению с двумя его братьями. Однако ситуация у нас серьезная и странная, так что вполне логично, что он ведет себя иначе.

– С ними все будет в порядке, – обещает Виктор, отвлекая меня от мыслей. – В любом случае, мы больше беспокоимся о тебе.

– Со мной тоже все будет в порядке. – Я стараюсь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Я собираюсь сделать все, что в моих силах, и…

Меня прерывает звуковой сигнал, означающий, что мне звонят по другой линии. Когда я отрываю телефон от уха, чтобы посмотреть на экран, то вздрагиваю, увидев, что это Оливия.

– Мне нужно идти, – торопливо говорю я Вику. – Оливия звонит.

– Хорошо, – говорит он, но я слышу напряжение в его голосе. – Береги себя, мотылек. И будь осторожна.

– Взаимно.

Он кладет трубку, а я отвечаю на звонок бабушки, и вся приятная, теплая энергия, которую я почувствовала во время разговора с Виком, исчезает меньше чем за секунду.

– Что? – спрашиваю я, даже не утруждая себя притворной вежливостью.

– Ты больше не станешь так отвечать на звонок, – говорит Оливия, голос ее звучит четко и по‑деловому. – Тебе повезло, что у меня сейчас нет времени разбираться с твоим неуважением, но ты научишься вести себя как светская дама. Я не позволю тебе позорить меня.

Я сжимаю челюсти и вдыхаю через нос, пытаясь справиться с гневом. Я нужна Оливии для этой сделки, поэтому остается только гадать, что она со мной сделает, если я разозлю ее слишком сильно. Или с парнями, которые ей вообще не нужны для процветания ее империи.

– Извини, – бормочу я. – Чем могу быть полезна?

– Так‑то лучше, хотя лишь слегка. Тебе сегодня нужно приехать ко мне, – говорит она. – Оденься во что‑нибудь подходящее и спускайся вниз. Джером отвезет тебя.

Я так сильно хочу послать ее ко всем чертям. Сказать ей, что у нее нет надо мной власти и я не обязана делать то, что она говорит. Но все это неправда. Если я не сделаю того, что велит старая ведьма, пострадают люди, которые мне небезразличны.

– Ладно, ладно, – бормочу я.