Порочная клятва

Я жду его ответ и удивляюсь, когда экран моего телефона загорается, переключая вызов на видеозвонок. На экране появляется лицо Вика, и я улыбаюсь, отмечая, какой же он красивый. У него такие же черты лица, как у Мэлиса, но почему‑то у каждого из них они выглядят по‑разному – особенно теперь, когда я узнала их лучше. У Виктора сильная и угловатая челюсть и выступающие скулы, которые каким‑то образом подчеркивают его голубые глаза, делая их еще более выразительными.

Видя его на маленьком экране своего телефона, я начинаю скучать по тем дням, когда жила с ними и могла видеть его постоянно. Когда мы сидели у них на кухне за сэндвичами с арахисовым маслом или кофе и говорили о наших семьях или о характере работы Вика. Несмотря на то, что тогда наши отношения были немного натянутыми и неловкими, это была та близость, в которой я нуждалась. В которой я все еще нуждаюсь.

Честно говоря, сейчас даже больше.

– Привет, – шепчу я, слегка помахав ему.

На его губах появляется улыбка, и хотя он выглядит неуверенным и даже немного испуганным, он, по крайней мере, кажется счастливым.

– Привет, – говорит он в ответ. Затем слегка морщится. – Я не… Я не уверен…

– Ничего страшного, если ты не хочешь, но… попробуешь? – тихо спрашиваю я. – Не думай об этом слишком много.

Он фыркает.

– Ты же знаешь меня, мотылек. Много думать обо всем – моя работа. Кто‑то в этой семье должен это делать.

Я усмехаюсь.

– Ладно, справедливо. Но не сейчас. Сейчас нет кризиса. По крайней мере, такого, с которым мы не сможем справиться. Здесь только ты и я.

– Да, – повторяет он, немного понизив голос. – Только ты и я.

Некоторое время мы просто смотрим друг на друга. Занятно, насколько это отличается от всего, что мы делали раньше. Обычно Мэлис и Рэнсом идут впереди, трогают меня, целуют, трахают. Чтобы Виктору было на что посмотреть, а мне – на чем сосредоточиться.

Даже когда я устроила для Виктора личное шоу, оно было другим. Более односторонним. Я трогала себя и заводилась под звуки его голоса, но не могла его видеть.

Теперь, когда мы смотрим друг другу в глаза, даже по телефону, все иначе.

– Я хочу видеть и тебя тоже, – говорит Вик, и его глаза полны решимости.

– Хорошо, – выдыхаю я в ответ.

Я облизываю губы и устраиваюсь поудобнее, укладывая подушки у изголовья кровати. Я держу телефон так, чтобы Вик мог видеть очертания моего тела, едва прикрытого крошечными шортиками и оверсайз‑футболкой, которые я надела для сна.

– Ты красивая, – восхищенно бормочет он. – Я бы хотел…

Он качает головой, не заканчивая свою мысль, но я догадываюсь, к чему он клонит.

– Я тоже, – бормочу я в ответ.

Я просовываю руку под футболку, скольжу пальцами по нежной коже живота. С правой стороны есть участок рубцовой ткани, и раньше я по возможности избегала прикасаться к нему, даже когда была наедине с собой, так как смущалась и стыдилась того, какими грубыми и уродливыми были шрамы.

Но после того случая с Виком я начала чувствовать себя более комфортно. Прикосновение к ним больше не вызывает у меня содрогания, и вместо этого я сосредотачиваюсь на том, как ощущаются шрамы в отличие от другой моей кожи. Мягкие и гладкие участки перетекают в более текстурированные и шероховатые.

– Дай мне увидеть их, – говорит Вик, наклоняясь ближе. Он, скорее всего, наблюдает и через свой телефон, и через камеры, выбирая лучшие ракурсы и крупные планы того, что я делаю.

Я киваю и задираю футболку, чтобы показать, к чему именно прикасаюсь. Я веду одним пальцем к пупку, а затем провожу им по тому месту со шрамами, слегка поглаживая по краям. С губ срывается стон. Глаза Вика следят за моим пальцем так пристально, что я ощущаю его почти физически, как будто сразу после моего собственного прикосновения происходит призрачное прикосновение его пальцев. Я продолжаю, и это вызывает у меня приятную дрожь.

– Идеально, – говорит он. – Ты так прекрасна, мотылек. Красива. Хаотична.

– Я знаю, тебе это нравится, – отвечаю я, и мой голос уже становится хриплым от того, насколько сильно я завожусь.

Нервы сдают, оставляя после себя только потребность.

Но процесс по‑прежнему односторонний.

Я поднимаю руку и ткань футболки еще выше, обнажая сиськи, чтобы он мог их видеть. Крепко сжимая одну из них, я потираю большим пальцем сосок, чувствуя, как меня пронзает волна удовольствия.

– Твоя очередь, – говорю я ему. – Я тоже хочу тебя видеть.

– Хорошо, – говорит он.

Какое‑то время он сидит, уставившись на меня, и я вижу, как его губы слегка шевелятся. Я понимаю, – скорее всего, он считает про себя, пытаясь восстановить прежнее состояние, получить хоть какой‑то контроль над происходящим. Я продолжаю ждать, и вот Вик наконец чуть опускается на стуле. Камера следует за его телом, и я вижу, как он начинает расстегивать штаны. Я с трудом сглатываю, любуясь тем, как он вытаскивает член. Тот уже наполовину твердый от простого наблюдения за мной, и я испытываю прилив гордости от осознания этого факта.

– Продолжай, – подбадривает он, обхватывая себя рукой.

Я киваю, возвращаясь к делу.

Почему‑то мне становится еще легче, когда я вижу перед собой его член. Даже через телефон я никогда не была так близка к нему, кроме тех случаев, когда уже изнемогала от удовольствия и хотела большего.

Во рту появляется больше слюны, и я думаю о том, каково было бы взять его в рот. Посасывать, заглатывать столько, сколько получится, может, даже до самого основания, пока он не заполнит мое горло. Я стону от одной только этой мысли, тереблю соски, перекатывая один из них между пальцами и сильно надавливая, чтобы ощутить острую боль.

– Тебе это нравится, – говорит Вик, затаив дыхание. – Боль.

Это не вопрос, но я все равно киваю.

– Д‑да. Это всегда приятно. Мне нравится, когда… ммм… когда я могу чувствовать все по‑настоящему.

– Скажи мне, о чем ты думаешь, – настаивает он, и я снова с трудом сглатываю.

– О тебе, – признаюсь я. – О твоем члене. Как я беру его в рот и… и позволяю тебе наполнить меня.

– Черт. Проклятье, мотылек.

– Да. Я хочу… Я хочу, чтобы ты запустил руку мне в волосы и заставил меня сосать в твоем темпе. Хочу, чтобы ты делал со мной все, что захочешь.

– Ты бы так хорошо смотрелась, – хрипит он. – Твои идеальные губы обхватывали бы меня. Я думал об этом… черт, я мечтал об этом.