Порочная клятва

– Пошли.

Она кивает, затем повелительно поводит головой. Я следую за ней, пока она ведет меня к выходу с кладбища, к своей машине.

С каждым шагом чувствую, как растет расстояние между мной и парнями. Я могу сказать, что они не сдвинулись ни на дюйм, все еще стоят на тех же местах, где я их оставила, и смотрят, как я удаляюсь все дальше и дальше.

И по мере того, как дистанция между нами увеличивается, внутри меня растет страх.

Страх того, что грядет.

 

2. Уиллоу

 

Мы подходим к элегантной дорогой машине Оливии и забираемся назад.

Я скольжу по сиденью, почти прижимаясь к двери с противоположной стороны машины, лишь бы оказаться подальше от нее. Я никогда раньше не чувствовала себя так скованно и неуютно рядом с Оливией. Даже от того, что я нахожусь с ней в одном пространстве, у меня мурашки бегут по коже.

В отличие от меня, бабушка выглядит расслабленной и уверенной в себе, излучая удовлетворение, которое обычно появляется, когда добиваешься своего.

Ненавижу это. Хотела бы я сделать что‑нибудь, встряхнуть ее, заставить понять, что она не победила, как ей кажется, но это невозможно. Потому что сейчас весь контроль в ее руках.

Как только мы устраиваемся на заднем сиденье, Оливия что‑то говорит своему водителю, и он заводит машину, увозя нас с кладбища.

Пока мы катим по улице, я мимолетом гляжу на бабушку, поражаясь самой себе, ведь как, черт подери, я не смогла разглядеть ее настоящую натуру, скрытую за идеальным фасадом. Она играла свою роль доброй старушки, желавшей мне помочь, а я велась на эту чушь снова и снова.

Это не дурная ложь, как мне кажется. Но все равно это ложь, как и многое в мире власть имущих. В ее вселенной все сводится к публичному облику, люди лгут о том, кто они на самом деле, и продают нам образы за сверкающими масками, которые они вечно носят.

Мои мысли возвращаются к трем братьям Ворониным, и я крепко сжимаю пальцы на коленях.

Ни один из них никогда не предпринимал попыток скрыть, кто они такие. Сначала это меня в них пугало. Мэлис посмотрел мне прямо в лицо и сказал, что он и его братья с самого начала не были героями, и никто из них никогда не пытался убедить меня в обратном.

Но, в отличие от Оливии, я, по крайней мере, могу принимать их слова за чистую монету. Я точно знала, кто они такие, когда начала испытывать к ним чувства, и поэтому я доверяю своим ощущениям по отношению к парням. Это делает мои чувства более реальными, поскольку они основаны на том, что, как я знаю, является правдой.

Черт, возможно, это единственное, что я сейчас считаю правдой.

Водитель не произносит ни слова, пока везет нас по улицам Детройта, и я благодарна за тишину в машине. Не могу представить, как можно вести светскую беседу, когда меня так сильно переполняют эмоции.

Я откидываюсь на спинку сиденья, смотрю в окно, наблюдая за проплывающими мимо деревьями, и гадаю, что случится дальше. В какой‑то момент я чувствую на себе взгляд Оливии, критикующий и оценивающий, но игнорирую ее.

– Сядь прямо, – в итоге произносит она. – Сутулость не к лицу человеку твоего статуса.

Я хочу сказать, что не могу поверить, что она беспокоится о внешнем виде в такой момент, но, думаю, в этом и есть смысл. Она шантажировала меня, чтобы заставить стать своей марионеткой, и теперь дергает за ниточки, вынуждая меня быть такой, какой она хочет меня видеть. Эта мысль вызывает во мне ярость и отвращение, но я не хочу знать, что произойдет, если я ослушаюсь ее.

Поэтому я сажусь прямо, стиснув зубы и кипя от ненависти к собственной бабушке.

К счастью – а может и нет, – мы подъезжаем к дому Оливии всего через несколько минут.

Монументальное поместье выглядит таким знакомым, ведь я бывала здесь много раз, однако теперь все в нем кажется неправильным. Я содрогаюсь, когда мы входим в вестибюль, вспоминая, каким величественным и впечатляющим он мне показался, когда я увидела его в первый раз. Отныне все кажется гнетущим: люстры, произведения искусства на стенах и вазы с цветами. Вместе они образуют нечто вроде позолоченной клетки.

– Идем, Уиллоу, – решительно говорит Оливия. Затем щелкает пальцами, ее низкие каблучки стучат по мраморному полу, пока она ведет нас вглубь дома.

В конце концов мы оказываемся в одной из гостиных, и мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Не знаю, что она собирается со мной делать. В этом доме множество комнат, и бабушка запросто могла бы выбрать одну из них и превратить ее в настоящую клетку, заперев меня там до тех пор, пока Трой Коупленд не заявится за своим призом и не потащит меня в церковь, чтобы насильно сделать своей женой.

Когда я обхватываю себя руками, настороженно оглядываясь по сторонам, через другую дверь в комнату входит мужчина, которого я никогда раньше не видела. Он высокий и широкоплечий, с осанкой, которая заставляет меня подумать, что он бывший военный или что‑то в этом роде. Его густые брови едва заметно приподнимаются, когда он смотрит на Оливию. Она кивает, слегка наклоняя голову в мою сторону. Мужчина подходит прямо ко мне, и я тут же отшатываюсь от него. Оливия что‑то бормочет себе под нос, бросая на меня острый взгляд.

– Что я говорила о твоей осанке? – вопрошает она.

Мне приходится прикусить язык, чтобы не огрызнуться в ответ. Не хочу злить ее. Не тогда, когда я не знаю, что произойдет дальше.

Мужчина медленно кружит вокруг меня, и все во мне хочет убежать от него. Он протягивает руку и хватает меня за запястье, поворачивая его так, чтобы гладкая нижняя сторона была обращена вверх. Затем достает из кармана что‑то похожее на большой шприц, и мое сердце учащает свой бег, по венам разливается адреналин.

Я инстинктивно пытаюсь отпрянуть от него. Понятия не имею, что в шприце, но ничего хорошего это не предвещает. Я слышу, как в ушах отдается стук пульса, и меня охватывает страх, мощный, леденящий.

И вдруг меня за плечи сзади хватают сильные руки, и, когда я делаю глубокий вдох, ноздри наполняются ароматом духов Оливии. Она удерживает меня на месте, чтобы я не смогла убежать.

– Веди себя хорошо, – огрызается она. – Процедура не обязательно должна быть болезненной, но может стать довольно неприятной, если ты станешь ерепениться.

Мужчина даже не реагирует на ее слова. Он берет шприц и прикладывает его к моему запястью, нажимая на поршень до тех пор, пока острый кончик не вонзается в чувствительную кожу. Я вздрагиваю от приступа боли, разум затуманивается, а кожа становится липкой, пока я пытаюсь понять, что, черт возьми, он со мной делает.

– Введи поглубже, чтобы нельзя было вытащить, – говорит Оливия. – Девчонка может быть удивительно сообразительной при наличии стимула. За ней нужен глаз да глаз.

– Да, мэм, – отвечает мужчина, его низкий голос звучит отрывисто и профессионально. – Если только она не захочет поковыряться в собственной руке ножом, то он не выйдет.