Порочная клятва

Они говорят обо мне так, словно меня вообще нет в комнате, и у меня на мгновение кружится голова, прежде чем я улавливаю смысл слов.

Когда мужчина вытаскивает шприц обратно, в том месте, куда был введен кончик шприца, остается небольшой порез, из которого сочатся капельки крови, а когда я вытягиваю запястье, то чувствую сильную боль в мышце. Я моргаю, глядя на ранку, и у меня перехватывает дыхание, когда я понимаю, что только что произошло.

Оливия попросила его воткнуть в меня маячок. Под кожу.

Я содрогаюсь, не в силах сдержать переполняющее меня отвращение. Мне ненавистна мысль о том, чтобы быть помеченной. Помеченной, как домашний скот, не имеющий возможности уйти куда‑либо по собственной воле. У меня такое чувство, будто Оливия даже не видит во мне человека, и я задаюсь вопросом – а хоть когда‑то вообще видела? Когда эта женщина пришла навестить меня в больницу после того, как я сбежала от Ильи, она выглядела такой довольной, что воссоединилась со мной, такой обеспокоенной за мое благополучие. Но даже тогда бабушка точно знала, для чего хочет меня использовать.

Тогда на кладбище, когда я не позволила ей манипулировать собой и не стала делать все «по‑хорошему», она решила принудить меня и шантажировать, чтобы я сделала то, чего хочет она.

Я выбрала «по‑плохому», и теперь у меня такое чувство, словно вот это лишь слабый отголосок того, каким ужасным будет это «по‑плохому».

Запястье тупо пульсирует, из раны проступает кровь. Я изо всех сил стараюсь скрывать свои эмоции, не желая показывать, как сильно сейчас страдаю физически и эмоционально. Не хочу доставлять ей удовольствие.

Крупный мужчина отходит, и Оливия отпускает мои плечи, протягивая мне носовой платок, чтобы остановить кровотечение. Я беру его, но не прижимаю к руке, проявляя маленький акт неповиновения. Надеюсь, я запачкаю кровью всю ее роскошную мебель.

Но Оливия, кажется, даже не замечает этого.

– Дистанция такая, как мы обсуждали? – спрашивает она мужчину.

Он кивает.

– Да. С таким маячком ей не спрятаться. Вы будете получать оповещения о важных событиях и сможете определить ее местоположение с точностью до полумили или около того.

Оливия кивает.

– Очень хорошо. Это именно то, что мне нужно.

Она говорит это небрежно, как будто постоянно нанимает людей для засовывания маячков в людей. Хотя, возможно, так оно и есть. Может, она и ее муж – мой дедушка, о котором теперь я вспоминаю с легким содроганием – часто занимались подобными вещами: шантажом и вымогательством. Разбрасывались деньгами, пока не получали то, что хотели.

Я потираю руку и наконец вытираю кровь шелковым платком, который держу в руке, просто потому что больше не могу на это смотреть. Меня тошнит, в животе все переворачивается. Мужчина собирает свои вещи и уходит, еще раз кивнув Оливии.

– Это просто дополнительная страховка, – говорит мне бабушка, когда мы остаемся вдвоем. – Я знаю, ты не убежишь и не попытаешься скрыться. Ведь ты прекрасно понимаешь, что у меня достаточно ресурсов, чтобы выследить тебя и твоих мальчишек, если вы попытаетесь покинуть Детройт. – Она одаривает меня язвительной улыбкой, которая делает ее похожей на гадюку, обвешанную жемчугом. – Приятного будет мало для всех, замешанных в этом деле. Знаю, ты понимаешь, насколько я серьезна. Так что будь умнее, не пытайся сбежать от меня. Уяснила?

В ее голосе слышится явное предупреждение, и я с трудом сглатываю, отрывисто кивая.

– Отлично. – Она хлопает в ладоши, и ее улыбка становится шире. – Теперь я сообщу Трою, что ваша помолвка подтверждена, а после возьмем небольшой перерыв, чтобы мы все могли подготовиться к свадьбе, которой вы оба заслуживаете. Это будет грандиозное мероприятие, достойное союза двух таких выдающихся семей.

Я знаю, она говорит это искренне, но для меня это звучит как шутка. Трой – отвратительный пошляк, и с тех пор, как Оливия показала свое истинное лицо, я не могу отделаться от мысли, что семья Стэнтонов не намного лучше. Но, возможно, она права. Нечто изысканное и роскошное снаружи, но поверхностное и натянутое внутри – вот на что должна быть похожа эта свадьба. Такой она и заслуживает быть.

– Вы поженитесь, – продолжает она, кивая, будто я что‑то сказала в ответ. – И я наконец‑то смогу приступить к восстановлению наследия Стэнтонов, как всегда и хотела.

Совершенно очевидно, что для Оливии это всего лишь деловое соглашение. Ей нет дела ни до меня, ни до моих чувств. Она объединит свою империю с империей Троя, приобретя больше денег и власти благодаря этому союзу, что поможет ей укрепить свое положение и разбогатеть после того, как ее мужа предали партнеры по бизнесу, и он, по‑видимому, потерял значительную часть своих денег.

Самое отвратительное, что, судя по увиденному мной, Оливия все еще очень богата. Ей даже не нужно этого делать. Но она хочет быть такой же неприлично богатой, какой была раньше, хочет пробиться обратно на вершину высшего общества Детройта и готова сделать все возможное, чтобы достичь этой цели. Даже если это означает, что ей, по сути, придется продать собственную внучку тому, кто предложит самую высокую цену за этот вынужденный брак.

Я проглатываю комок в горле, желудок сжимается, а на языке появляется горечь.

– Что же Трой с этого получит? – спрашиваю я ее, комкая окровавленный платок в руке. – Я знаю, что он делает это не по доброте душевной.

– Имя нашей семьи по‑прежнему имеет большой вес в Детройте. И у меня есть деловые связи, которые могут помочь ему и его семье. Это разумная партия. – Она смотрит на меня, и ее губы слегка изгибаются, как будто она попробовала что‑то кислое. – Кроме того, Трой всегда был… увлечен тобой. Я надеялась заполучить внучку‑девственницу для продажи на аукционе и была крайне разочарована тем, что братья Воронины разрушили этот план. Но оказывается, Трой несколько более снисходителен к этому недостатку, нежели другие мужчины. Его больше привлекает тот факт, что твоя приемная мать была проституткой, и ты была взращена отбросом общества.

По ее тону понятно, что ей это неприятно, но легкая улыбка на ее лице говорит о том, что она все же довольна сложившейся ситуацией. Что бы ни заставило его согласиться на эту сделку, с ее точки зрения, это, по‑видимому, хорошо, но то, как Оливия говорит о его увлечении мной, вызывает у меня тошноту.

Я знала, что Трой извращенец и подонок с того самого момента, как встретила его, и бабушкины слова только подтверждают это. Я помню, как он смотрел на меня в загородном клубе, когда я пыталась там научиться играть в гольф. Помню его конфронтацию со мной и Джошуа, как он высказал некоторые странные намеки о том, каким человеком я, должно быть, стала после того, как меня вырастила Мисти.

Я думала, он просто богатенький придурок, который считает, что ему сойдет с рук говорить гадости, но оказалось, что все еще хуже, чем я могла себе представить.

Оливия, кажется, даже не замечает, какой эффект произвели на меня ее слова. Она продолжает говорить, возвращаясь к теме, которая волнует ее больше всего, и добавляет:

– Я очень надеюсь, что этот брак поможет вернуть моему поместью былую славу.

– Безумно рада за тебя, – не могу удержаться я, раздраженная тоном ее голоса.