Порочный. Скандальный роман
По лицу Авроры, словно тени, ураганом проносятся эмоции. Одна за другой сменяются, словно в калейдоскопе. Я смотрю на них, жадно впитывая каждую.
Смятение, недовольство, возмущение и… скрытое удовольствие.
Жар ее тела манит меня капитально.
Натрахав ее рот пальцами, снова прижимаясь губами, целуя. Теперь уже пробую каждую из губок, вбирая в рот, посасывая.
Смакую, разношу по своему рту ее вкус, вкус вина, фруктов… Она вкусная как фруктовый коктейль, и мне нравится разбирать ее вкус, наслаждаюсь им.
Одна губка, вторая, снова целую, втягиваю, всасываю… Из ее ротика вырывается глухой, глубокий стон!
Отрываюсь на миг.
– Я кое‑что услышал, – сверяюсь с часами на руке. – Кажется, пора проверить. Покажи мне свои трусики.
– И что ты хочешь там увидеть?
– Мокрую ластовицу, естественно. А потом мы продолжим, и ты примешь от меня самый глубокий, горячий и искренний поцелуй с подарком.
– А бантик?
– Что?
– Бантик на подарке будет завязан? У самого… основания?
На болт намекает? Выдумщица.
– Если бантик на болте станет пропуском в райскую куночку, так уж и быть… найду.
Снова целую, на этот раз мой язык движется более плавно и чувственно. Аврора ерзает и сжимает свои ноги позади меня, вжимается сильнее, дрожит. Кажется, можно не проверять.
Можно просто стянуть с нее шмотки, завалить спиной на стол и забросить эти ножки на свои плечи, трахая.
Готова. Она, твою мать, очень готова…
Целует меня в ответ. Чувство, будто плавно пикирую вниз. Вместе с ней.
Даже проверяю ладонью наличие стола под упругой попкой.
– Показывай, – хрипло требую у ее ротика. – Показывай свои мокрые трусики. Уговор есть уговор…
Наблюдаю, как медленно она опускает подрагивающие пальцы на туго затянутый узел шнурка.
Моя выдержка тает, я просто хватаю пальцами ее за промежность, щипнув через два слоя ткани.
– Ра‑а‑ахман… – выгибается дугой. – А‑а‑ах, хватит! Хватит!
– Не хватит. Не хватит. Дай войти… Подвигаться! – требую. – Дай…
Продолжаю сминать куночку, выжимая из нее жаркие соки. Одежда не помеха, трение только усиливается от моих действий.
Аврора сжимает бедра, но только вынуждает себя реагировать еще острее.
И в момент, когда я готов был послать на хрен все споры и просто… просто отшпилить красотку, от которой у меня все пламенеет, мне позвонили.
Вернее, позвонила.
Дочь.
На ней – особый рингтон!
Телефон вибрирует в заднем кармане, плюс громко звенит.
Требовательно.
– Не отвечай, ммм… – забывшись, отвечает Аврора.
Закатывает глаза от удовольствия.
– Никого нет… дома… – стонет.
– Тише будь. Это дочь моя! – отвечаю довольно резко.
Аврора мгновенно застывает, потом съеживается и… спрыгивает со стола, убегая вверх по лестнице.
Спешит так, что даже хромота почти незаметна. Кричит сверху:
– Минута прошла. Мои трусики будут мокрыми, только если я их постираю!
– Стоять! – рявкаю.
– Догони! – предлагает, топая вверх по лестнице.
Желание против долга борются во мне…
Желание отыграться на дразнящей меня проказнице и долг… как отца… не самого лучшего в мире отца… Но очень старающегося им быть. А вдруг что случилось у Амиры? Вот и звонит…
Глава 13
Аврора
Бегу так быстро, как только могу, как позволяет та самая «испорченная нога».
Бегу, прыгая через ступеньку, внутри буйно плещется восторг, чуть‑чуть страха и много‑много азарта.
Трепет в груди, предвкушение на кончике языка и порочная вязкость между ножек…
Пряные поцелуи горят на моих губах.
Опытные, умелые, глубокие. Пздц какие умелые.
У меня были попытки завязать отношения с парнями, чаще всего партнерами по танцам. И хоть внешне у меня никаких претензий не было, парни‑картинки, сильные, проработанные, харизматичные – без этого в танцах никуда. Но… Как только они открывали свои рты, из них вываливался только мусор, не интересы, а сплошные фантики – рисануться, показать себя, собрать побольше девчонок на свой…
Редко с кем заходила дальше торопливого петтинга. Полноценно так ни с кем и не решилась переспать, что просто смешно, учитывая мой возраст и обстоятельства плюс условия, в которых живу.
Пробегаю один пролет, останавливаюсь.
Переводя дыхание, прислушиваюсь.
Но… Ни топота ног, ни шумных, порочных угроз, приводящих меня в жаркий, возмутительный восторг.
Вместо этого голос отца Амиры звучит серьезно.
– Слушаю, Амира, – потом взволнованнее. – Что стряслось? Не рыдай. Прямо скажи. Давай, дочка, успокойся. Слышишь?
В его голосе звенит беспокойство.
Ведь звонит его плачущая дочь. Единственная дочь…
Разумеется, он ответит и выберет поговорить с дочкой, а не преследовать девку с улицы, у которой в трусах случился потоп только от поцелуев и потрахивающего трения.
