Последний герой. Том 3
– Чего? – усмехнулся Шульгин. – Нет такого коктейля! Есть «Кровавая Мэри» – водка с томатным соком.
– А «ленивую» делаешь проще, – пожал я плечами. – Просто водку пьёшь и помидором закусываешь.
– Ну зашквар, ты просто дикарь…
– Ха!.. А ты… не буду говорить кто, – ткнул я пальцем на ноги Шульгина в розовых сланцах. – Нет уж, будем пить пиво, как нормальные мужики.
Коля задумчиво почесал затылок и с надеждой произнёс:
– Ну там и пиво крафтовое есть, кстати. Вполне себе приличное, модное – IPA, стауты шоколадные всякие, портеры, бельгийские эли и кисляки модные…
– Да это всё хрень собачья, – решительно отмахнулся я. – Пиво должно быть пивом, а не сладкой жижей в яркой бутылочке со вкусом бананов и прочей маракуйи. Лучше нормального «Жигулёвского» возьмём, как в Союзе.
– Ха, да ты прикалываешься? «Жигулевское»? Там такой бодяги отродясь не было!
– А мы и поедем совсем не туда, – я хитро подмигнул ему. – Давай, топай к Ирке, возвращай ей халат и сланцы, переодевайся – и погнали. Один тапок здесь, другой там.
⁂
Мы взяли такси и приехали в старую колоритную пивнушку, располагающуюся ещё с советских времен в цоколе старинного особняка на Юбилейке. Помню, пацаном я часто забегал сюда, чтобы купить солёных сухариков или мелких сахалинских креветок, которые продавались как закуска к пиву. Иногда попадались копчёный сыр и варёные раки, но их быстро разбирали взрослые мужики.
Позже, уже ментами, мы частенько хаживали в эту пивнушку. Получив зарплату, непременно заходили обмыть получку, да и просто частенько собирались в пятницу вечером, чтобы пропустить кружечку‑другую.
Это уже потом, в девяностые, когда зарплату начали задерживать месяцами, мы собирались чаще прямо в кабинетах и пили уже не «Жигулёвское», а всякий конфискат – от палёной водки до изъятого этилового спирта. Чем бог послал, тем и веселились.
Мы шагнули внутрь старой пивной, и в лицо тут же шибануло знакомым, въевшимся на всю жизнь запахом: кисловатым хмелем, пролитым и засохшим пивом, пропитанными табачным дымом стенами, воблой, высушенной ещё в прошлом году, и пересоленными креветками, которых здесь никто особо не брал. Я невольно замер на пороге, будто не в кабак вошёл, а обратно в прошлое шагнул.
По телу сразу разлилось приятное тепло, а сердце ёкнуло: здесь совсем ничего не изменилось. Время словно застыло, затаилось за этими стенами, и только тихо, монотонно лилась тоненькая струйка разливного пива из старых латунных краников, обёрнутых влажными полотенцами, чтобы меньше пенилось.
Те же круглые столики с единственной толстой ножкой, намертво вмурованной в бетонный пол, те же железные крючки под ними, на которые удобно вешать авоськи или портфели. И те же высокие, неудобные табуреты, покрытые толстым слоем старого, местами облезшего лака, на которых сидело не одно поколение усталых мужиков после смены.
Под потолком вентиляторы – массивные, с широкими пластмассовыми лопастями, пожелтевшими от времени и табачного дыма. Вентиляторы эти давно не крутились и смотрели сверху, словно немые наблюдатели.
На маленьком окошке, вместо новомодной колонки, хрипло бормотал старенький транзисторный приёмник «ВЭФ» с длинной выдвижной антенной, словно тоже оставшийся здесь ещё с советских времён. Из него негромко доносилась какая‑то музыкальная передача, которую время от времени перебивали тихие шорохи и помехи эфира.
Я глубоко вдохнул знакомый воздух, огляделся и невольно улыбнулся: это был тот самый советский пивбар, каким я помнил его всю свою сознательную жизнь. Здесь ничего не изменилось. И, кажется, не изменится уже никогда.
Прилавок плотно оккупировали мужики – все разные, но явно не офисные ребята: трудяги с крепкими плечами, широкими ладонями, привыкшими к лопате или гаечному ключу. Под ногтями – въевшаяся грязь и мазут. Вместо модного прикида – рабочие комбинезоны, спецовки с потёртыми локтями, пропахшие насквозь машинным маслом, дизелем и сигаретным дымом. Не переодеваясь, сразу после смены они пришли сюда пропустить кружку‑другую, немного выдохнуть и отвлечься от трудовой суеты.
Всё вокруг было таким знакомым, словно время вдруг резко развернулось и потекло вспять, возвращая меня обратно, лет на тридцать назад. В прошлое, где каждую пятницу точно такой же рабочий люд собирался в прокуренных пивных, чтобы на час‑другой забыть о вечных житейских неурядицах, тяжёлых сменах и задержанных зарплатах.
– Не понял… – у Шульгина отвисла челюсть, он так и застыл с открытым ртом, не сводя взгляда с мужиков у стойки. – Ты куда это меня привёл? Это что за бичовник? Я тут пить не буду.
– Проходи, Колян, не стесняйся, – с усмешкой подтолкнул я его в спину. – Почувствуй себя настоящим ментом. Ближе к народу, так сказать.
Мы заняли один из свободных столиков, покрытых присохшей рыбьей чешуёй и мутными разводами от разлитого пива. К нам тут же подошла тётка с хмурым лицом, словно у кассирши в ЖЭКе, и с видом глубокого одолжения наскоро протёрла стол вонючей тряпкой.
Шульгин брезгливо поморщился, отодвигаясь от липкой поверхности, а я подождал, пока стол немного подсохнет, и неторопливо достал припасённую на этот случай газету – стянул внизу, в холле общаги. Аккуратно развернув, расстелил её на столе.
– Это наша скатёрка на сегодня, – объяснил я с видом знатока.
Шульгин вообще офигел:
– Газета? Серьёзно? Ты постелил на стол газету?
– А ты что, никогда так не делал? – удивился я. – Самый верный способ.
– Это же дичь какая‑то…
– Эх, молодёжь, – вздохнул я с притворной грустью. – Сейчас научу тебя, как по‑настоящему пиво пить. Пошли.
На газете я оставил связку старых ключей от своей прежней квартиры, чтобы застолбить место, и мы встали в гудящую очередь.
Глава 4
Очередь постепенно текла к стойке, где‑то даже браталась и обнималась, а кое‑где, наоборот, вдруг начинала меж своими частями выяснять сложные философские вопросы о степени уважения. Кто‑то заразительно хохотал, кто‑то, напротив, горько сетовал на нелёгкую судьбу: жена – стерва, начальник – козёл, а завтра ещё и тёща свалится на голову, будь она неладна.
Темы для разговоров были простые и понятные, как сама жизнь: политика, женщины, зарплата, у соседа сдох движок. В общем, вечные мужские темы, способные объединить самых разных людей в пятницу вечером возле пивного крана.