Последний герой. Том 3

Вытащив технику из хранилища, я быстро и почти на автомате подключил видеомагнитофон к телевизору в кабинете Кобры. Руки помнили. Старые провода ещё работали, штекеры вошли в гнёзда с характерным щелчком. Телевизор недовольно потрещал и ожил, экран загудел, постепенно заливаясь сероватым светом.

Кассета чуть дрогнула у меня в руке. Я аккуратно вставил её в приёмник видеомагнитофона и слегка подтолкнул пальцами. «Funai» тихо зажужжал механизмом и нехотя втянул кассету внутрь, с мягким щелчком зафиксировав её внутри. Казалось, магнитофон удивился, что его потревожили после стольких лет тишины. Кобра с удивлением смотрела за моими манипуляциями, как я умело управляюсь со старой техникой, но промолчала.

Мы замерли перед экраном. Телевизор сначала засветился серо‑белой рябью, затрещал и зашипел помехами. Я нажал кнопку «Play». Видеомагнитофон чуть громче зашумел, внутри заворочался механизм, и плёнка с характерным шорохом начала прокручиваться. От напряжения сердце заколотилось в груди – казалось, оно сейчас выпрыгнет наружу.

Чертов телевизор сперва зашипел, потом пыльный экран дёрнулся полосами, замелькал чёрно‑белой рябью. Мы с Коброй молча стояли, смотрели почти не мигая, ожидая хоть чего‑то, любого намёка на картинку, на звук – на спасение.

Но экран никак не оживал. Сначала мелькнули несколько размытых силуэтов, тут же распавшихся на полосы и помехи. По экрану снова забегали горизонтальные линии, мерцание стало чаще, хаотичнее. Изображение пропадало, дрожало, появлялось и снова уходило в белёсую рябь. Ни лиц, ни голосов – только бессмысленные обрывки кадров и тишина, прерываемая глухим шипением.

– Твою мать! – в ярости я ударил кулаком по столу, так что старый телевизор, хоть и огромный и тяжелый, жалобно закачался.

Кобра молча села на стул рядом, прикусила губу и смотрела на экран потерянно.

Я выругался ещё раз и начал перематывать кассету туда‑сюда, с силой тыкая кнопки на панели. Экран снова наполнился мельтешащими полосами, прыгающими, будто затертыми кадрами без смысла и содержания. Плёнка шуршала, свистела, ускорялась, замедлялась, но всё было тщетно.

– Макс… Ты что, вообще умеешь этой штукой пользоваться? – вдруг осторожно спросила Оксана, словно пытаясь хоть как‑то разбавить наше общее разочарование.

– На ютубе подсмотрел как‑то, – буркнул я и снова вдавил кнопку перемотки.

Но легче от этого никому не стало. Мы оба понимали, что сейчас смотрим в пустоту, в бессмысленное мелькание, что наша надежда на «Кащееву смерть» только что рассыпалась. Улетучилась.

 

⁂

 

Мы смотрели на экран. Кассету перемотали до конца и обратно, но там была одни полосы и помехи. Ничего не осталось. Сдохла. Просто кусок старой пластмассы и бесполезной плёнки.

– Может, как‑то восстановить можно? – спросил я, хотя и сам понимал, что чудес не бывает.

Кобра печально покачала головой на мерцающий экран:

– Нет, Макс. Если её вовремя не оцифровали, теперь уже ничего не сделаешь. Магнитный слой давно размагнитился и разрушился, так что шансов восстановить запись просто нет. Это не цифровая флешка и не диск, где данные можно восстановить.

Я зло стиснул зубы… Потом вдруг встрепенулся, меня осенило:

– Пусть так! Но это же не единственная копия! Оригинал‑то есть у заказчика. Кто‑то же послал Егорова тогда на съёмку. Найдём его – и найдём оцифрованную версию. Наверняка он сохранил, не просто так же все затеял.

Кобра помолчала тяжело и задумчиво, потом внезапно произнесла:

– А вдруг… вдруг это сам Вальков и был? Может, он и отправил Егорова снимать?

Я уставился на неё с удивлением:

– Да ну… Зачем ему‑то?

– Ну… не знаю, – замялась она, понимая, что всё это звучит на первый взгляд нелепо. – Егоров говорил, что заказчик очень крупный был, весомый. Может, Вальков снимал себе что‑то вроде охотничьего трофея? Знаешь, как рога или клыки забирают. Видео, чтобы помнить – кого завалил, как доказательство силы.

Она выдавала эти пояснения упрямо, с настойчивостью, но я только помотал головой.

– Дикость какая‑то, Оксана… Хотя, знаешь, после всего, что я видел, уже ничему не удивлюсь. Но верится слабо. Кто‑то ведь сдал меня… – я тут же поправился, – в смысле, кто‑то сдал Лютого. Крыса была в отделе, не мог он просто так попасться Валету на стрелке. Кто‑то слил его, причём из своих.

Она пристально посмотрела на меня, чуть нахмурилась, но ничего не сказала.

– Ладно, – продолжил я мрачно, – сейчас важнее другое. Валет. Засадить его по закону у нас уже не выходит. Значит, придётся действовать по‑другому. Его просто нужно убрать.

Оксана резко вскинула голову, внимательно посмотрела на меня:

– Ты хочешь его убить? Но это же… противозаконно, Макс.

– Ну да, противозаконно, – спокойно подтвердил я, чувствуя тяжесть своих слов для Оксаны. – А у нас выбор есть? Ты со мной или нет?

Она секунду помолчала, потом решительно и твёрдо произнесла, словно не сомневалась ни секунды:

– Ты ещё спрашиваешь? Конечно, с тобой. Эта гадина убила Лютого… И моего… моего отца.

 

⁂

 

Вальков сидел за столом в своём кабинете, чуть сгорбившись, чернее тучи. Несколько минут назад звонил Киреев, тот самый хирург, кто вытаскивал Савченко с того света, и голосом раболепного робота доложил: пациент, мол, пришёл в сознание, но никого не узнаёт.

Новость была отвратительной. Валет никогда не был сентиментален. Навещать Дирижёра в больнице он не собирался и раньше – а уж теперь и подавно. Он не испытывал к нему ни дружеской привязанности, ни особой теплоты, но дорожил им как незаменимым человеком. Такой профессионал, такой зверь – и вдруг всё коту под хвост. Без Дирижёра он лишался серьёзной защиты и опоры.

И это злило его, раздражало и выводило из себя.

В дверь осторожно постучали. На пороге появилась миловидная секретарша Жанна, но тут же неуверенно замерла, хлопая нарощенными ресницами:

– Герман Сильвестрович, тут к вам пришли, но они… не назвались. Хотя охрана их почему‑то пропустила…

Вальков усмехнулся, удовлетворённо потирая ладони, глаза его оживились:

– Пускай, Жанночка. Это ко мне, я их жду.

Жанна растерянно заморгала, не двигаясь с места. Такое происходило впервые: кто‑то пришёл к шефу, прошёл мимо охраны, не назвался и спокойно требует встречи.

– Ну, что стоишь, курица? – рявкнул Вальков, раздражённо хлопнув рукой по столу. – Пускай их быстро! Это я велел их пропустить!