Посредник

Соня в преподавателе ничего выдающегося не заметила. Ну, для мужчины привлекательный, пожалуй. Но Митя покрасивее будет. Этот какой‑то слишком широкоплечий, хотя костюм на нем элегантный и сидит хорошо. Темно‑русые волосы слегка растрепаны, а синий платок завязан с некоторой небрежностью. Играет в своего среди студентов? Глаза голубые, яркие. Неужели платок специально под них подбирал? Позер.

– Если он по гороскопу Лев, тогда я точно пропала, – снова зашептала Лиза.

Боже, дай мне сил.

– Давайте познакомимся, – начал Могислав Юрьевич. – Ваш преподаватель вряд ли поправится до конца семестра, так что мы с вами надолго. Итак…

Он достал толстый журнал со списком студентов, рассеянно пробежал глазами строки, отложил в сторону. Потом с неожиданным для его атлетической фигуры изяществом присел на угол стола, поддернув отглаженные брюки (Лиза томно вздохнула), и обвел взглядом аудиторию.

– Нет, это слишком скучно. Давайте сыграем в игру? Уберите конспекты и учебники, они не понадобятся.

Аудитория одобрительно зашумела.

– Кто из вас слышал об Эросе и Танатосе?

– Эрос – это про влечение который? Половое? – подал голос кто‑то сзади.

Последние ряды грохнули задорным хохотом.

– Если вы подразумеваете любовь, то в целом да. Но я говорил о несколько более широкой трактовке этих понятий, которую когда‑то обозначил Платон, а впоследствии развили Фройд и Мечников. Они рассматривали их как базовые и антагонистические друг другу инстинкты человека – стремление к жизни, самосохранению и тягу к смерти. Эти стихии постоянно борются между собой внутри каждого индивидуума.

– Простите, но звучит нелепо, – вмешался кто‑то. – Конечно, все хотят жить. Любить, развиваться, получать удовольствия.

– Возможно, вас это удивит, но тяга к получению ряда удовольствий, особенно предосудительных – вроде злоупотребления алкоголем или пристрастия к табаку, – есть не что иное, как латентное влечение к смерти.

– Восемь капель никотина убивают лошадь! – раздалось из зала.

Аудитория снова засмеялась.

– Я рад, что у вас прекрасное настроение, – продолжил Озеров. – Значит, игра вам тоже понравится. Она называется «Освобождение». Вас тут примерно тридцать человек, так? Давайте представим, что вы оказались в трюме тонущего корабля, и времени на спасение осталось совсем немного.

– Позвольте, Могислав Юрьевич, небольшое уточнение, – заметил серьезный студент в очках, сидевший рядом с Соней (кажется, его звали Байбаков). – Почему мы в трюме? Почему не в каютах? Это грузовое судно? Нас везут из Африки в Америку как рабов?

– Разумные вопросы, молодой человек, но сейчас давайте оставим их в стороне. Таковы условия задачи. Вы пассажиры, и вы в трюме, из которого есть единственный узкий выход. А также среди вас есть член экипажа – скажем, старпом. Вот вы, юноша, из третьего ряда, будьте добры, выйдите сюда.

На кафедру поднялся невысокий субтильный студент. Соне он был плохо знаком. Обычный молодой человек, учится средне, не из активных.

– Как вас зовут?

– Пургин. Захар. – Парень явно стеснялся и не знал, куда деть руки – то засовывал их глубоко в карманы, то складывал в замок за спиной.

– Итак, Захар, вы старший помощник капитана, и ваша задача – вывести людей из трюма. Загвоздка в том, что вода прибывает очень быстро, а пассажиров много, и спасти удастся только третью часть – десять человек. Мне интересно послушать предложения зала и ваши решения этой задачи. Вперед!

– Я… я позову на помощь, отправлю радиограмму, чтобы нас спасли, – предложил Захар.

– Радиограмма уже отправлена, на помощь идет другой корабль, но он не успеет. Надо решать здесь и сейчас.

– Ну чего ты мусолишь, Пургин? – заорали из зала. – Сначала спасаем барышень, так?

– Так! – поддержала аудитория.

– Прекрасно. В этом помещении две барышни. – Могислав Юрьевич бросил взгляд в сторону Сони с Лизой, и последняя опять томно вздохнула. – Они спаслись. Кто будут остальные восемь?

– Я впереди, значит, у самого выхода. Барышни, я сразу за вами, присмотрю! – выкрикнул веселый юноша с первого ряда.

– Ну ты жук! – раздалось с галерки.

– Старпом Пургин, пропустите его? – поинтересовался Озеров.

– Я не знаю, мы ведь не решили…

– Так решайте.

– Ну, наверное, надо спасать слабых и больных…

– Меня спасайте! Я страдаю хроническим празднолюбием!

– А я беспрестанным абстинентным синдромом!

– У меня мозг пухнет от учения!

Аудитория веселилась, перебрасываясь шутками.

Соня хмурилась. Игра ей не нравилась. Барышень спасли первыми. С одной стороны, это, наверное, было правильно, а с другой немного раздражало. Как будто их посчитали хоть и ценным, но грузом, и не дали права голоса. Эх, будь здесь Полина, она бы непременно выступила и заявила что‑нибудь о равенстве полов. А Соня пока не могла сформулировать, что именно вызывает у нее неприятие.

– Ну что, закончили веселье? – Озеров дал студентам успокоиться. – Поздравляю, вы все умерли. Кроме двух барышень. Новый раунд. Старпом Пургин, соберитесь.

Пургин запыхтел, безуспешно пытаясь оторвать с большого пальца заусенец.

– Начнем так же. Спасаем барышень, а потом…

– Надо выпустить тех, кому нужнее! Вон, Шумейко, например – у него на иждивении мамка больная и трое младших. Они без него точно умрут.

– А кто будет определять, кому нужнее? У меня иждивенцев нет, но я тоже жить хочу! Имею право!

– Полагаю, надо исходить из полезности и ценности конкретного человека для общества, – подал голос всезнайка Наум Сорин. – Если уж спасать, то лучших. Ты, Архаров, конечно, имеешь право жить, но пользы от тебя коллективу никакой.

– А от тебя, что ли, есть польза?

– Оценки у меня лучше всех. И хвостов нет.

– Выходит, надо спасать только тех, у кого успеваемость хорошая? Глупость несусветная!

– Поддержу! У Ильинского вон пять хвостов, зато первенство по гребле. Мы без него никаких призовых мест не займем.

– Вы о чем вообще? Какие призы, какая гребля? Спасаться надо.