Посредник

А новый тысяча девятьсот двадцать первый год Самарин начал с переезда. Казалось, это должно было стать первым серьезным шагом… К чему? Видимо, в том числе и к тому, что приснилось сегодня ночью. Разумеется, приняв Митины ухаживания, Соня продолжала жить в особнячке Загорских, где сыщик стал частым гостем. И свадьба, конечно, когда‑нибудь должна была случиться, и разные младенцы, но пока Митя совершенно об этом не думал.

Так отчего возникают такие нелепые сны, в которых путаются реальность и фантазии? Дмитрий вспомнил вымышленный разговор с будущим тестем. Еще одна странность. Сыщик ведь не был на казни. Лишь осмотрел тело после, убедился, что Визионер безусловно и окончательно мертв, и подписал заключение. Это было неделю назад, в конце марта.

Вчерашний сон, подробности которого уже позабылись, был таким же темным и непонятным.

Определенно, кое‑кто очень хочет поговорить. Та, кто не появлялась и не напоминала о себе почти полгода.

Митя глубоко вздохнул, дошел до кухни, глотнул воды прямо из чайника и открыл дверь в кладовку. Пожалуй, подойдет. Уж лучше беседовать среди банок с вареньем и огурцами, чем на холодном кафельном полу в туалетной комнате. Как‑то уютнее, что ли. Ну что за глупости снова лезут в голову? Это же не встреча со старым другом, при чем тут уют?

Самарин уселся на ящик с картошкой, плотно закрыл дверь, погрузившись в темноту, и позвал:

– Я здесь. Чего ты хочешь?

Несколько минут казалось, что никто не отзовется и ничего не произойдет. Но потом по движению похолодевшего воздуха Митя ощутил, как что‑то вокруг него сгущается, клубится, обретает форму. Становится непроглядно‑черным среди полного мрака. И голос – не человеческий, не женский и не мужской, а иной – ответил с некоторой издевкой:

– Забыл? Ты мне должен.

«Должен ли?» – подумал Митя, вспомнив определенно и безоговорочно мертвые глаза Визионера.

Гостья, явившаяся поговорить, была самым страшным видением сыщика за последние несколько лет – с тех пор, как они «познакомились» на исходе Великой войны. Признаться в этом Самарин боялся даже самому себе, а уж тем более кому‑то другому.

Но так уж вышло: в безвыходной ситуации обратишься за помощью не только к заклятому врагу, но и к самому зловещему кошмару в жизни.

Он и обратился. И получил, что хотел. Пожалел? Тогда – ни капли. А сейчас?

Обещал тьме, что она и Визионер встретятся? Вот и встретились. Так чего еще?

Но вслух, разумеется, спорить не стал.

– Юлишь, – прозорливо истолковала паузу тьма. – Вы, люди, бываете на редкость изворотливы, когда дело касается выполнения обещаний. Ты ничем не лучше остальных. Но тебе хотя бы хватает ума не пререкаться открыто.

– Я благодарен. За помощь. Но предпочел бы закрыть эту сделку.

– Разумно. Ты пообещал две жизни. Помнишь свои слова?

Митя помнил: «Забери меня и его тоже, но Соня пусть останется в живых!» Чего не выкрикнешь ради спасения дорогого тебе человека? В тот момент сыщик и сам был готов умереть, но тогда тьма снисходительно его отпустила.

Выходит, ненадолго… Черт! Почему именно сейчас, когда все так хорошо наладилось?

– Помнишь, – выразительно протянула тьма. – Слово не воробей, Дмитрий. Одну жизнь я получила. Хочу получить вторую.

– Мою? Или… моего будущего ребенка?

«Сказки, – с обреченностью вспомнил сыщик. – В сказках высшая сила всегда просит о том, чего ты пока не знаешь, что произойдет когда‑то в будущем. Какой же я идиот».

– Хитроумие и беспредельный эгоизм… Неисправимое племя, – вздохнула тьма.

Сказано это было таким тоном, что будь на ее месте собеседник в человеческом облике, он наверняка саркастически закатил бы глаза. Интересно, у тьмы есть глаза? Рот точно имеется – говорит же она как‑то.

Размышления о предполагаемом облике гостьи помогали Самарину как‑то примириться с фатальностью и абсурдностью происходящего. Или стоит называть ее настоящим именем? Нет, пускай остается тьмой. Так привычнее.

Из последней фразы Митя лишь уловил, что жизнь – его собственная или будущего сына – тьму в настоящий момент мало интересует. Тогда чья же?

– На всякий случай напомню, что я представитель закона, а не наемный убийца.

– Ишь ты, – хмыкнула она. – Вот и сделай свою работу. Как сыщик. Сегодня ночью в Москве убита женщина. Она была, скажем так, довольно близка мне. Этого не должно было случиться. Время ее еще не пришло.

– Кто? Где она? Имя?

– Сколько вопросов… Я тебе не свидетель, чтобы показания давать. Может, у меня и тысяча глаз, но за всем не уследишь. Ты ее узнаешь, не ошибешься. Она отмечена.

– То есть меня нанимают для расследования?

– Ну, ты же начальник Смертного отдела.

– Убойного.

– Оставь эту бессодержательную словесную эквилибристику. Мне нужен убийца. Мне лично, а не вашему правосудию.

«Ну надо же, у тьмы бывают личные мотивы», – удивился про себя Митя. И тут же попытался представить предполагаемого убийцу и суд над ним. Скажем, если преступление первое, есть смягчающие обстоятельства и попадется сочувствующий судья, то смертную казнь заменят пожизненным заключением или длительной каторгой. А значит он, Митя, пойдет против закона, распоряжаясь жизнью неизвестного пока преступника. Хотя если он рецидивист и убийство не первое, то…

– Снова юлишь, – прервала его раздумья тьма, и в ее голосе не осталось и следа иронии. – Хватит изворачиваться. Да или нет?

Черный туман вокруг и исходящая от него угроза стали почти осязаемыми. В тишине вдруг жалобно и тихо заплакал ребенок. Или просто послышалось? Митя вспомнил серо‑голубые младенческие глаза, которые заливала чернота, и понял, что на этот раз выбора не будет.

– Да. Я согласен, – ответил он.

– Вот и славно. Работай.

Телефонный звонок раздался, когда Самарин вышел из душа и насыпал в турку двойную порцию кофия.

Еще одно новшество в его жизни – домашний телефон. Удобная оказалась вещь: не надо каждый раз среди ночи смотреть на укоризненное лицо разбуженного дворника, а вести долгие беседы с Соней можно без посторонних ушей.

Увы, любимые девушки не имеют обыкновения звонить в половине пятого утра.

– Дмитрий Александрович, здравия желаю. Барсуков, дежурный, беспокоит. Два убийства, обе женщины. Одна в Мясном переулке, вторая на Большой Никитской.

– В Мясной Семена Горбунова отправь, он рядом живет. Я на Никитскую. Мишке Афремову телефонируй, пусть туда же едет. Номер дома?

– Пятьдесят четвертый.

– Принял. Отбой.