Повелитель птиц

Заявление поступило от супружеской пары средних лет, в течение последних шести месяцев бывшей для Бьянки приемной семьей. Мужчина оказался угрюмым и неопрятным, с солидным пивным брюшком и редкими усиками, лишь немногим гуще тех, что были у его жены, чьи желтые от никотина пальцы постоянно чесали язву на жирной шее. Нина с огромным трудом сдержалась, когда они назвали Бьянку «проблемным ребенком», не желающим никого слушать.

Те же самые слова регулярно появлялись в заявлениях приемных родителей и учителей самой Нины, когда она сама много лет назад жила под опекой.

Весь вечер Геррера прочесывала подростковые тусовки района, показывая фотографию Бьянки, и наконец проследила ее до стоянки за торговым центром. Она увидела девочку в обществе десяти‑пятнадцати других подростков, разбежавшихся во все стороны при виде патрульной машины.

Не успели колеса с визгом затормозить, как Нина уже выскочила из машины и побежала за Бьянкой. Вместо того чтобы наброситься на девочку и повалить ее на землю, она следовала за ней по пятам по глухим переулкам и тускло освещенным улицам, не выпуская ее из виду.

Теперь, успев немного перевести дух, Бьянка демонстрировала признаки того, что собирается сбежать снова. Ее взгляд метался по сторонам, тело подалось вперед, словно у бегуна на стартовой позиции. Определенно, обещание ужина соблазнило девочку, однако Нина сознавала, что времени у нее в обрез. Как убедить Бьянку остаться? И, что гораздо важнее, как убедить ее раскрыть все свои тайны? Нине приходил в голову только один путь завоевать доверие девочки.

Она нарушила молчание первой.

– Прежде чем ты удерешь опять, – начала Нина, привлекая изумленный взгляд Бьянки, – мне хотелось бы кое‑чем с тобой поделиться.

С вызовом скрестив руки на груди, девочка молчала. Это движение обнажило страшноватый рубец, показавшийся из‑под обтрепанного рукава черного худи.

– Я сама выросла в системе опеки, – продолжала Нина. – Своих родителей я не знала. – Она помолчала, давая Бьянке возможность осмыслить услышанное. – Меня оставили в мусорном баке, когда мне был месяц от роду.

Бьянка недоверчиво окинула ее взглядом с головы до ног.

Нина понимала, как должен был воспринимать ее сейчас тот, кто не знал ее в детстве. Новенькая полицейская форма – серая рубашка и темно‑синие брюки, начищенные ботинки на высокой шнуровке и бронежилет, в котором она казалась крупнее – не шла ни в какое сравнение с теми грязными лохмотьями, которые она носила, когда была одних лет с Бьянкой.

– Я не родилась полицейской, – продолжала Нина. – Пока я росла, меня швыряли из одной приемной семьи в другую. Случалось, никто не хотел меня брать и я какое‑то время оставалась в приюте. Я небольшого роста, как и ты, и окружающие этим пользовались. До тех пор, пока я не положила этому конец.

– Как? – Бьянка широко раскрыла глаза.

– Идем со мной, и я тебе расскажу, – сказала Нина, насаживая наживку на крючок.

Целый ворох противоречивых чувств сменился на выразительном лице девочки, пока она наконец с видимой неохотой молча не уселась в патрульную машину. Нина отвезла ее в ближайший «Макдоналдс». Заказав обеим бургеры и картошку фри, она продолжила свой рассказ.

– Когда мне было шестнадцать лет, мой приемный отец предложил меня своему букмекеру в качестве оплаты долга, – подчеркнуто резко сказала она.

– Вы хотите сказать… – Бьянка ахнула.

– Я хочу сказать именно это. Когда я отказалась, они меня избили. У меня тоже есть отметины, только мои на спине.

Бьянка опустила рукава, полностью спрятав в них руки.

– И что вы сделали?

– Я подожгла букмекеру бороду и ушла оттуда ко всем чертям. – Нина отправила в рот немного картошки. – Затем какое‑то время, как и ты, жила на улице, однако для меня это закончилось плохо. Вот почему я не собираюсь стоять в стороне и смотреть на то, как ты подвергаешь себя опасности. Поскольку в моих силах этому помешать.

Она умолкла, давая девочке возможность осмыслить ее слова, принять то, что она, Нина, понимает ее так, как никто другой. Почувствовав, как неуверенность Бьянки начинает рушиться, Геррера ждала.

Наконец Бьянка отложила недоеденный бургер, и ее глаза наполнились слезами.

– Никто мне не верит, – прошептала она.

Нина молчала до тех пор, пока девочка не посмотрела ей в лицо.

– Я тебе верю.

Этих трех простых слов оказалось достаточно. Слов, которых Бьянка, вероятно, до сих пор не слышала ни от одного взрослого. Она изо всех сил старалась скрыть свои чувства, однако одинокая слезинка все‑таки сползла у нее по щеке.

Нина подалась вперед.

– Расскажи мне все.

Плотину прорвало. В течение следующих двадцати минут Бьянка говорила, а Нина внимательно ее слушала. Под конец девочка согласилась снять худи, показав Нине грубые рубцы на руках.

– Это от пластиковых наручников? – спросила Нина, указывая на красные линии на запястьях.

Молча кивнув, Бьянка задрала штанину потертых джинсов, показывая такие же отметины на голени и лодыжке.

– Вот почему я постоянно убегаю, – произнесла девочка таким же слабым голосом, каким было ее щуплое тело. – Но теперь я больше не могу вернуться обратно. Приемные родители сказали, что если я убегу опять, когда я вернусь, они меня убьют и представят всё как несчастный случай. – Она сглотнула комок в горле. – И я им верю.

Когда Бьянка расправилась с едой, Нина связалась со своим начальством и попросила, чтобы в магистратуре Фэрфакса ее принял кто‑нибудь из службы защиты детей, чтобы составить заявление на приемных родителей Бьянки в связи с физическим насилием над ребенком.

Три часа спустя Геррера отперла дверь в свою квартиру на последнем этаже четырехэтажного дома без лифта в неофициальном латиноамериканском квартале Спрингфилда. Распахнув дверь, она обернулась к Бьянке:

– Ничего особенного, но на пару дней сойдет, пока я не найду тебе новую приемную семью.

– Я больше не хочу ни в какую… – Девочка наморщила нос.

– Я никуда тебя не отдам до тех пор, пока лично все не проверю.

Открылась соседняя дверь.

– Что здесь происходит? Времени уже за полночь!

Миссис Гомес вышла в коридор в розовом велюровом халате и шлепанцах. Они с мужем приехали в Соединенные Штаты из Чили тридцать лет назад. Здесь они воспитали четверых детей, но теперь остались одни, после того как в прошлом году и самый младший поступил в колледж.

– Ложитесь спать, миссис Гомес, – махнула рукой Нина. – Это я.

– А это кто? – Прищурившись, миссис Гомес посмотрела на Бьянку.

– Это Бьянка Бэббидж. Она немного поживет со мной, пока мы не подыщем ей приемную семью.

Миссис Гомес шагнула к девочке, и глаза ее наполнились состраданием.