Прорвёмся, опера! Книга 4

Ну, Толян долги обычно отдаёт, тут я и не парился, хотя что ему там понравилось на целых сто баксов? Обычно на свиданки и подарки он много не тратит. Ну, раз надо, значит надо. Денег дал. Махнув ему рукой на прощание, я отправился по своим делам.

В морг я Сан Саныча заводить не стал, с такими запахами псу там делать нечего, оставил его посидеть у скамейки снаружи. А перед тем как заходить, заметил, что мимо стоящей рядом больницы очень быстро проехали старые бежевые жигули пятой модели, но увязли в снегу и забуксовали.

Номер запомнил по привычке – 52–27, а под лобовым стеклом был наклеен зелёный талон техосмотра, с большой цифрой 95. Хмыкнул про себя, попадутся гаишникам – огребут штрафов, просрочили на целый год.

Впрочем, предупреждать я их не собирался, а пока смотрел, как машина резко вырвалась из снежного плена и помчалась дальше. Идиоты, ещё врежутся.

– Ну что, эксперты невидимого фронта? – громко объявил я, входя внутрь. – Ваня, а где опять Ручка? Куда делся?

– Эх, – Ванька поднял голову от справки, потёр уставшие глаза и вздохнул. – Вчера он мне позвонил домой отсюда, как раз после того, как Тимофееву привезли, задушенную. Чай будешь?

– Можно, – я кивнул. – И что сказал?

– Что сдаётся санитарам, – судмед отложил написанный листок в сторону и подошёл к подоконнику, где стоял чайник. – Он бухает же, Паха, только выписался из наркологии, и давай каждый день квасить. И по секрету скажу – там он тоже квасил. Выбивал клин клином, и вот результат.

– Опять галюны пошли?

– Угу, – кивнул Ванька, держа чайник под краном и набирая воды. – И что характерно – те же самые. Песни на латыни, только молитвы. Он их даже запомнил. Вот, короче, уехал в наркологию, но в этот раз обещал не бухать, а по‑честному лежать и откалываться. Посмотрим.

– И опять на тебя вся работа.

– Да не говори! – он ушёл в коридор, но голос хорошо доносился и оттуда. – Вчера выдернули, а сегодня с шести утра давай мне Конь звонить. Пока нет заключения, стал требовать справку предварительную о времени смерти Тихоновой. А как я её так быстро сделаю? – Ванька вернулся в кабинет. – Ну, допустимые временные рамки указал – всё, что мог в текущих условиях.

– Понятно.

Он убежал, а я остался в кабинете, поглядел справки, поискал копию по давно убитому Терентьеву. Хорошо, что она осталась, а то следак Димка хоть и бумагомарака, но теряет документы часто, поэтому мы с ним работаем по строгой описи, но тут кто‑то упустил. Вообще‑то все заключения эксперта по закону делаются в двух экземплярах, но Ручке на такие формальности часто было начхать.

– Кстати, там труп привезли, – Ванька зашёл в кабинет с парящим чайником и принялся разливать кипяток по кружкам. – Уже вскрыл, на гистологию и биохимию образцы нарезал, в область отправлю. Но по морфологическим признакам уже могу сказать, что там алкогольная интоксикация, палёной водяры мужик хлебнул. Но кто‑то из ваших звонил, требовал удушения искать.

– Благодарю, как раз про это и говорили.

Из морга я пошёл к шалману, но бордель, уже накрытый бандой Сафронова (а кем ещё?), не работал и в ближайшее время работу не восстановит. Само собой, никто мне напрямую не скажет, но соседи радовались справедливости, мол, новый кандидат разбирается с их проблемами.

Знали бы они, кто он такой. И справедливости не видать, и я ничего не узнал, хотя хотелось пробить об этом Мишане побольше. Спрашивать информаторов смысла нет, он не «синий», а у меня все стукачи – бывшие зеки.

И у рынка я снова увидел бежевую пятёрку. Глаза она мне сильно мозолит, поэтому и отметил её себе, когда увидел снова. Или рожи сидящих внутри мне не нравятся – сам пока не пойму.

Встретить одну и ту же машину дважды в один день – для нашего города не такая уж и невозможная ситуация, город‑то небольшой, но как опер такие странности я обычно подмечал. Правда, машина быстро уехала, морды внутри на меня даже не смотрели.

Я вернулся к ГОВД. На крыльце курил Кобылкин, кого‑то ожидая, а в уазике с открытым окном сидели пэпсы и курили, обсуждая какой‑то фильм. Недалеко от крыльца стоял батин москвич, значит, наконец‑то смогу застать его в кабинете.

– Не он, значит, напал на неё? – сразу спросил Кобылкин, едва завидев меня.

– Нет, – я оглядел его с ног до головы. – Кто‑то высокий и в маске. На Кащеева не похож, тот низкорослый.

– Как я высокий? – следак заржал.

– Не, ты выше Толяна, а она на нём показывала, говорила, что чуть ниже. И усы бы твои заметила.

– Слушай, Паха, – он отбросил окурок и потёр эти самые усы. Сразу стало видно старый шрам над губой. – Ну, слушай, харэ, давай работать совместно. Ведь если я прав, и Кащей всех душил, больше таких убийств не повторится, верно? Пока он сидит, убивать‑то некому. Время покажет, что я прав… ну ты чё? – Кобылкин уставился на меня. – Вот всем говорю, все верят, а ты вот чё‑то упрямишься.

– Да потому что есть одна зацепка, и она не укладываются в твою теорию, Гена. А я по опыту не люблю, когда какие‑то шероховатости есть.

– Паха, ну вот ты…

Но наш разговор перебили безобразным образом.

– Э, заяц! – заорал какой‑то мужик в шапке‑ушанке, проходя мимо нас. На детских санках, которые он вёз за собой, лежала фанерная коробка, покрытая штампами почты. – Это ты, заяц? Не узнал, ха! Усищи‑то отрастил! Ты чё, сюда переехал? А проставиться?

А, так это прозвище – Заяц. Но к кому он обращается? К следаку? Сан Саныч от криков заволновался и пару раз оглушительно гавкнул.

– Как ты сказал? – злобно спросил Кобылкин.

– Ты же это, Гена? – мужик засмеялся пьяным смехом. – А я смотрю, вроде Заяц наш…

– Так, старшина! – следак громко окликнул ппсников, курящих у в машине. – А чё тут пьяный ходит, голосит на всю катушку, общественный порядок нарушает? У вас чё, показатели по трезвяку уже выполнены?

– Да я ничё, – мужик с санками аж замер на месте. – Я ничё…

Старшина на эти крики вылез из уазика, недовольно посмотрел на следака, но пошёл проверять мужика.

– Так, ну‑ка дыхни, – потребовал ппсник.

– Что‑то жестковато, – вполголоса заметил я.

– А вот чтобы думать научился, – Кобылкин махнул рукой и пошёл к своей машине.

А мужика заломали и потащили в уазик, остались только санки с посылкой. Но кто‑то из пэпсов подумал‑подумал и затащил её следом в машину. Повезут мужика в трезвяк, потому что огорчил он следака старым детским прозвищем.

Не вовремя этот мужик решил вспомнить былое. Хотя хотелось бы узнать, что стряслось – любопытство опера сгубило, как говорится.