Прошу меня спасти
– Я не буду менять решение из чьей‑то прихоти, – поторопил меня адмирал с более внятными объяснениями.
А я боролось сама с собой. Так сложно и стыдно хоть кому‑то доверить то, о чем молчала все эти годы. Разве можно со стороны проникнуться тем, что произошло с моей семьей? Что яркая, красивая, привыкшая к роскоши, утонченная женщина сбежит с каким‑то безбашенным нищим музыкантом от безумно любившего ее богатого мужа, бросив не только его и комфортную жизнь, но и двух малолетних дочерей, одной из которых на тот момент исполнилось семь лет, а второй – двенадцать. Но по дороге в новую жизнь эта безрассудная женщина погибла, разбившись насмерть в аварии по вине неразумного любовника.
Я мало помню тот день, кардинально изменивший наши жизни. А вот старшей и уже все понимавшей Элине было в разы сложнее. Ей пришлось взять на себя заботу обо мне и пережить ярость обезумевшего, преданного, опозоренного и овдовевшего отца.
Наша мать сбежала, а вот мы, две ее маленькие обездоленные копии, остались заложницами у того, кто сам не понял, что превратился в одержимого монстра.
Глядя на Волкова, я судорожно подбирала слова, было страшно, ведь правда не всегда спасала, иногда она губила. Впрочем, время сомнений прошло. Сама судьба буквально толкнула меня на тщательно выверенную откровенность:
– Вы правы, адмирал, мы с сестрой принадлежим к одной из богатейшей фамилии Земли. Единственные наследницы предпринимателя, чья компания входит в сотню богатых и влиятельных не только на Земле, но и за ее пределами. Однако, уверена, даже вы, с вашей занятостью и длительным пребыванием на службе в космосе, наверняка слышали новости о моей семье. Что моя старшая сестра Элина несколько лет назад пыталась уйти из жизни. Было ли это случайностью? Нет. Случилось ли впервые? Тоже нет! Станет ли счастливая женщина так поступать? Как вы считаете? – мой голос сам по себе, без притворства, звучал глухо, надтреснуто.
Глаза Волкова распахивались все шире от удивления, а я продолжила еще тише, по‑прежнему испытывая душевную боль и стыд за прошлое, хоть и знала, что иначе нельзя было тогда поступить:
– Об этом случае умолчали. Только шесть лет назад, пока мою сестру реанимировали в больнице, я добровольно подписала кабальный контракт с Миротворческим корпусом, сбежав в академию от охраны. Зачем? Почему не осталась там, где у меня, казалось бы, было все?
Адмирал нахмурился. Скулы у него заострились, глаза потемнели.
Я отвечала на свои же вопросы и его, мысленные:
– Что могло заставить хрупкую, слабую, совершенно не подготовленную восемнадцатилетнюю девушку, которой прочили блестящее будущее главного финансового аналитика и в дальнейшем главы огромной успешной корпорации выбрать опасную и неопределенную стезю военного? – Взглядом я старалась сказать, что не имела права обличать вслух. – Почему за все шесть лет обучения, тяжелейшего и мучительного для такой неженки, эта девушка не завела друзей и сторонилась любых личных взаимоотношений? Или почему ее красивая, молодая и умная старшая сестра, которой и тридцати еще не исполнилось, живет затворницей и покидает дом лишь в сопровождении отца и охраны?
– Ваша сестра… – адмирал сбился, умолк.
Да, он вспомнил Элину и тот единственный раз, когда приблизился к ней. Смолчать было уже невозможно:
– Или почему герой войны, которому прочили должность командующего Космическим флотом, посетив ежегодный благотворительный бал в Миротворческом корпусе и станцевав пару танцев с прекрасной, но грустной молодой женщиной, неожиданно оказался в гуще грандиозного скандала? Почему после этого на него посыпался шквал лживых обвинений в коррупции и прочих гадостей? Почему в итоге, вместо повышения, он удостоился лишь должности ректора?
Адмирал поправил ворот рубашки, словно тот его душил. А я, встав на носочки, шепотом призналась:
– Я осознаю, что последствия вашего решения в отношении меня могут вновь доставить вам массу проблем. Мне очень стыдно, адмирал. Но, клянусь, у меня нет выбора. Очень прошу вас, отправьте меня на стажировку в Рукав Зеленого Змея на межвидовую станцию «Драза».
Опустившись на всю стопу, я сжала кулаки от напряжения, ведь прямо сейчас решалось: жить мне или существовать.
Волков сверлил меня нечитаемым, но слишком мрачным взглядом. Невозможно было понять, какое решение он примет. Я не знала его как человека. Только как ректора. Но, пока шло разбирательство по тем обвинениям, которые посыпались на него как из рога изобилия после посещения благотворительного мероприятия, Волков вел себя сдержанно, уверенно и благородно. Он не пытался оправдываться, защищаться, угрожать, перекладывать вину на других или обстоятельства. Он спокойно ждал итогов проверки. И она подтвердила, что поднятый в СМИ шум, – ложь и клевета.
Я считала его сильным, смелым мужчиной с волевым характером. И только от него будет зависеть моя судьба. Возможно, из‑за этого он в очередной раз подставится под удар.
– Курсант Лель… – сухо начал адмирал. Затем умолк, тряхнул головой и спросил прямо: – Скажите, ваши жизненные цели совпадают с теми, что приготовил для вас отец?
– Нет! – выдохнула я.
Адмирал кивнул.
– Второй вопрос: ваш отец совершал насильственные действия в отношении своих дочерей?
– Что?! Нет! – я поморщилась, услышав столь мерзкое предположение. – Никогда! Нет!
– Тогда я не понимаю: отчего вы бежите? – нахмурился он, продолжая грозно смотреть на меня сверху.
Не понял, чего я и опасалась. Хотя это, как раз, и понятно. Не побывав в нашей с Элинкой шкуре, никто не поймет. Я снова принялась подбирать слова. В моем положении никогда и никому нельзя было доверять. Но сегодня мне приходилось вытягивать из себя откровения одно за другим:
– Когда люди теряют близких, приходит боль…
– Я слышал, что ваша мать погибла семнадцать лет назад? – уточнил Волков, перебив меня.
– Да, – сипло ответила я. – Со временем у многих боль потери притупляется, но не у всех. У некоторых она выпускает из тайных уголков души все самое темное, скрытое ранее. И тогда они сходят с ума, затягивая в бездну безумия тех, кто рядом. Такие люди больше не способны отпустить близких и любимых и превращаются в монстров. А самых близких и уязвимых – в свои живые игрушки. Бесправные, беззащитные, управляемые марионетки, обреченные существовать под тотальным контролем монстра, готового уничтожить любого, кто позарится на них. Теперь только он решает, когда им есть, спать, имеют ли они право любить. Им указывают, чему учиться или к чему стремиться. Подсказывают, с кем и о чем говорить. И если на балу марионетка вдруг позволяет себе несколько раз искренне улыбнуться мужчине, на которого откликнулось сердце, ее быстро ставят на место.
Волков напряженно смотрел на меня несколько мучительных мгновений. Я видела: он понял, что речь шла об их танцах с моей бедной сестрой. Понял и разозлился, и даже рявкнул:
– Есть же закон!
– Поэтому вы здесь? – с горечью парировала я.
И снова мы замолчали, глядя в глаза друг друга. Но неожиданно адмирал усмехнулся и произнес:
