Пустые зеркала

Шестеренки в его голове уже крутились, и он представлял варианты, но по факту лишь стоял и молча смотрел на нее, должно быть, все с тем же выражением растерянности на лице. Поэтому Кристина лишь разочарованно вздохнула, быстро поцеловала его в губы и заявила:

– Ладно, капитан Соболев, думай, но учти: я не буду ждать тебя вечно. Увидимся. Не провожай меня.

И, подхватив небольшую сумку, она выпорхнула из квартиры, оставив его наедине с мыслями. Соболев улыбнулся. Ладно, ничего страшного. Тем приятнее будет сюрприз, когда к следующей встрече он подготовит настолько романтичное предложение выйти за него замуж, насколько это возможно для него.

 

* * *

 

Нажав на кнопку вызова лифта, Кристина обернулась на только что закрывшуюся за ней дверь. Отчасти она ждала, что та сейчас распахнется и сбросивший с себя ступор Соболев выйдет за ней следом. Если не для того, чтобы прямо здесь и сейчас предложить ей руку и сердце, то хотя бы проводить ее до машины, донести почти невесомую сумку. Она, конечно, помнила, что попросила его этого не делать, и как психолог была уверена, что мужчина может и должен прислушиваться к просьбам женщины, уважать ее желания и решения, но ей все равно хотелось, чтобы в этот раз случилось иначе.

Однако лифт пришел, а дверь квартиры так и не открылась. Когда дребезжащие створки поехали в стороны, Кристина печально вздохнула и повернула голову к лифту, собираясь сделать шаг вперед. Вместо этого она испуганно вздрогнула и отпрянула. На секунду ей показалось, что в лифте кто‑то есть. И не просто «кто‑то», а мужчина с ножом, собирающийся броситься на нее, как только створки откроются достаточно широко.

Но стоило отступить назад и открыть рот, чтобы закричать, зовя на помощь, как видение растаяло и оказалось, что Кристина смотрит на собственное отражение в треснутом, не слишком чистом зеркале, висящем на стене кабины.

Она резко выдохнула, сокрушенно качая головой, и через силу улыбнулась собственному отражению. Двери уже поползли обратно, пришлось торопливо остановить их и все‑таки войти в лифт.

– Привидится же такое, – пробормотала Кристина, нажав кнопку первого этажа.

Действительно: с чего вдруг ее накрыло подобным видением? Одно дело просто испугаться собственного отражения, забыв про зеркало и решив, что навстречу тебе кто‑то выходит, а другое – увидеть то, чего даже близко нет! Почему мужчина? Почему с ножом?

– Бред какой‑то, – вслух добавила она, словно пытаясь себя успокоить и убедить.

В тот же момент свет в кабине мигнул, а саму кабину резко тряхнуло, как будто она обо что‑то споткнулась.

«Только этого не хватало!» – промелькнуло в голове. Кристина никогда в жизни не застревала в лифтах, но всегда этого очень боялась. Застрять в этом лифте – таком маленьком и старом – ей не хотелось вдвойне.

Однако ничего такого не произошло. Не считая секундной заминки, лифт доехал до первого этажа без приключений. Там снова дернулся, остановившись, немного подумал и все же разомкнул створки, выпуская свою пассажирку.

Снова выдохнув, на этот раз облегченно, Кристина направилась к выходу из подъезда. Ее машина стояла довольно далеко от дома, поскольку приехала она поздно вечером, когда большинство жильцов уже вернулись домой и все более удобные места были заняты. Пару раз она даже хотела переставить машину так, чтобы ее хотя бы было видно из окон квартиры Соболева, но каждый раз у нее находились дела поинтереснее.

При ее приближении автомобиль приветливо засветился габаритными огнями и щелкнул центральным замком, реагируя на ключ в ее сумочке. Кристина открыла заднюю дверцу и кинула сумку с вещами на сиденье.

Потянув на себя дверцу водителя, она успела заметить темную фигуру у себя за спиной, мелькнувшую в боковом зеркале, но среагировать на это не успела: вокруг все потемнело, сознание погасло, а тело перестало подчиняться.

 

* * *

 

20 декабря 1992 г.

д. Анисово, Шелковский р‑н

Зима выдалась холодной и снежной: сугробы доходили почти до окна первого этажа, знатно просевшего за годы существования дома. Из щелей, образовавшихся за те же годы, нещадно дуло, что делало почти нерешаемой задачу отопления. Приходилось одеваться теплее.

Висевшее на стене старое зеркало в деревянной раме отражало обстановку, которую многие определили бы как «чистенько, но бедненько». Старая мебель, оставшаяся еще от бабки с дедом, впрочем, держалась молодцом. Тогда вещи делали с умом и на совесть, как любил говаривать отец. Да и новые все равно достать было негде, да и не на что.

Но так будет не всегда. Молодой парень, ходивший по комнате, знал это наверняка.

Сегодня свет в комнате не горел, во всяком случае, привычный, электрический. Зато на столе стояло несколько свечей, огоньки над ними подрагивали от то и дело пробегающего мимо сквозняка. Еще одна свеча была воткнута в плоский маленький подсвечник, который парень держал в руке. Он подошел к зеркалу и уставился на свое бледное отражение.

Отражение уставилось на него, как бы спрашивая: «И что дальше? Неужели сделаешь это?» Парень уверенно кивнул, хотя в его глазах читались суеверный ужас и абсолютное нежелание что‑то делать. Однако выбора у него не было.

Отражение ободряюще улыбнулось ему и, кажется, даже подмигнуло, как бы подначивая. Парень на секунду крепче сжал подсвечник, а потом поставил его на низкую тумбочку, стоявшую под зеркалом. Ему нужно было освободить руку.

В другой руке – правой – он сжимал кухонный нож, старательно заточенный до состояния бритвы еще днем. Почти бескровные, пересохшие от волнения и зимы губы шевельнулись, произнося заранее заученную формулу. Он поднял руку с ножом, с какой‑то бесшабашной решимостью глядя в глаза отражению, а потом поднял и вторую руку.

Ритуал требовал крови. Просто так стоять у зеркала и что‑то бормотать – это игры для детей, а он занимается серьезной магией. Магией, которая поможет ему разбогатеть. Поэтому парень коснулся кончиком ножа указательного пальца левой руки и сделал небольшой надрез, болезненно поморщившись.

Кровь сразу побежала по пальцу, и парень поторопился прижать его к поверхности зеркала, оставляя на ней кровавый отпечаток. Этого должно хватить. А потом он просто замер у зеркала, до боли всматриваясь в отражение, в темноту за своей спиной, разгоняемую лишь подрагивающим пламенем свечей.

Тут требовались терпение и выдержка. Ничего в этой жизни не дается просто так.

От напряжения глаза быстро начало саднить, ему то и дело мерещилось, что в зеркале что‑то движется, но стоило моргнуть, как наваждение исчезало.

Потом за его спиной послышался какой‑то шум. Очень тихий, скорее, шорох, чем действительно шум, и парень еще пристальнее всмотрелся в отражение. Поворачиваться было нельзя: этим можно все испортить, поэтому он смотрел только в зеркало.

Наконец в отражении снова что‑то шевельнулось. Парень вновь моргнул, но на этот раз темный силуэт никуда не делся, лишь, наоборот, стал более заметным. От волнения перехватило дыхание, парень крепче сжал рукоять ножа. Так сильно, что руку почти свело от напряжения.