Рассвет Жатвы
Загорелая кожа Магно Стифта покрыта татуировками, изображающими змеиную кожу. Он надел длинную рубаху из металлических ромбиков и вроде бы забыл про штаны. Ремешки сандалий поднимаются до самого таза, а в ушах Магно с несчастным видом извиваются крошечные живые змейки.
– Ты ведь знаешь, что их запретили! – взвизгивает Друзилла. – Я на тебя пожалуюсь!
– Ах, Друзи, все равно они сдохнут через пару часов, – говорит Магно. Он вываливает на пол содержимое пакета – полдюжины одинаковых костюмов, которые я видел на трибутах Дистрикта–12 сколько себя помню и вскидывает руки в притворном торжестве. – Ну, кто готов поразить всех в самое сердце?
Мы настолько перенервничали, что мигом расхватываем поношенные костюмы. Судя по всему, Магно на это и рассчитывал. Я без звука напяливаю пропахший по́том черный шахтерский комбез, скрепленный булавками, и дешевую пластиковую каску. Ботинки жмут большие пальцы, но я все равно их шнурую, радуясь хоть какой‑то обуви.
И лишь Друзилла пытается призвать его к ответу.
– Что случилось с потрясными новыми костюмами?
Магно с размаху зажигает лампочку на каске Мейсили. Слабый лучик едва видать.
– Опля! Я заменил батарейки.
– И это все, на что ты сподобился для Квартальной Бойни? – ядовито осведомляется Друзилла. – После такого тебя точно вышвырнут!
Магно просто смеется.
– Никому нет дела до Двенадцатого. И особенно тебе. Пристегните этих сопляков к цепи и отведите в конюшню. Моя работа здесь окончена.
Мы бежим сломя голову к ожидающему фургону, и тот несется по улицам Капитолия, ревя клаксоном, который не в силах заглушить звуков гимна, ревущего на весь город. Церемония открытия Голодных игр началась без нас. Когда гимн смолкает, мы с визгом останавливаемся, дверцы распахиваются – мы въехали прямо в просторную конюшню с высоким потолком на бетонных колоннах. Конюшие пытаются втиснуть сорок восемь нарядных трибутов в двенадцать колесниц и запрячь лошадей, которые повезут нас по улицам столицы. Все кричат, никто никого не слушает.
Начинает играть музыка для парада, огромные двери конюшни распахиваются, и трибуты Дистрикта–1 позируют фотографам перед тем, как выкатиться на аллею под рев толпы. Фотограф подбегает, делает несколько снимков, потом исчезает. Это и есть наша фотосессия? В цепях, в фургоне?
Появляется Друзилла и подгоняет конюхов.
– Займитесь Дистриктом–12!
Нас отстегивают от цепи, освобождают от наручников и затаскивают в шаткую колесницу, запряженную четверкой норовистых серых кляч. Я оглядываю конюшню и убеждаюсь в своих подозрениях: все смотрятся гораздо лучше нас. У остальных трибутов новые костюмы, отражающие специфику их дистриктов: сексуальные красные ковбойские наряды для Дистрикта–10, сверкающие темно‑синие русалочьи – для Дистрикта–4, переливчатые серые с коронами в виде колес – для Дистрикта–6. И колесницы у них навороченные – у кого‑то угрожающие, у кого‑то элегантные и у всех весьма эффектные. Лоснящиеся лошади наряжены в плюмажи и украшены цветами, а наши – с непокрытыми головами.
Для четверых тележка явно маловата. Лошади нервно пританцовывают, колесница дергается, и влезать в нее явно опасно. Одна из животин пятится, и Луэлла едва не падает на спину.
– Поосторожней, – говорю я, ловя девочку. – Ты справишься.
– Вряд ли. – Колени ее подгибаются, и она опускается на пол.
– На ноги, малявка! – орет Друзилла.
Я помогаю Луэлле встать.
– Смотри на меня! Ты в тысячу раз лучше любого в Капитолии. Тебя больше любят, ты воспитана лучше них, и находиться с тобой рядом гораздо приятнее. Ты – лучший союзник, о котором я мог бы мечтать. Ясно, милая?
Она кивает и выпрямляется.
– Ты да я, вместе до конца. Верно, Хей?
– Вместе до конца, – обещаю я.
– Девочек вперед! – велит Друзилла.
Мейсили с Луэллой взбираются в колесницу и хватаются за передний поручень. Мы с Вайетом лезем следом и прислоняемся к боковинам: имидж отходит на второй план, если рискуешь свернуть шею. Одна из лошадей брыкается, ударяет копытом в тележку и пронзительно ржет. Мы вроде бы должны двигаться вперед, но конюхи удерживают лошадей. Колесница Дистрикта–11 исчезает за дверями, и нас наконец отпускают.
Предполагается, что лошадей обучили самостоятельно шествовать по заданному маршруту величественным шагом. Наши, напротив, вылетают на ночной воздух без всякого промедления и проносятся мимо второго фотографа, окончательно лишая нас фотосессии.
Первую сотню ярдов клячи действуют слаженно и трусят по аллее под музыку. Я смотрю на огромный экран над забитыми трибунами и вижу себя в дрянном костюме, сгорбившегося у поручня. «Аутсайдер», – думаю я и заставляю себя выпрямиться.
Толпа выглядит пьяной – все улюлюкают и радостно вопят, рожи красные, потные. Люди бросают в нас бутылки и мусор. Некоторые блюют, свесившись через заграждение, установленное по маршруту парада. При всей ее нарядности от публики разит, как от оравы пьянчужек в Котле субботним вечером: толпа источает запахи пота, спиртного и блевотины.
Парень, пытающийся ткнуть Мейсили в лицо тростью, падает лицом на мостовую и лишается переднего зуба. Полуголая женщина делает мне непристойные жесты. Толпу игнорировать трудно, однако Дистрикт–12 продолжает спокойно плестись в хвосте, пока кому‑то не приходит в голову поджечь прямо перед носом у наших лошадей шутиху, которая взмывает в воздух по спирали и взрывается синей вспышкой.
Лошади бросаются в сторону, пытаясь удержаться в вертикальном положении. Я падаю на колени, чудом умудряюсь ухватиться за поручень, и тут наш экипаж пускается в галоп. Толпа безумствует, мы обгоняем Дистрикт–11 и едва не врезаемся в Дистрикт–10, чьи лошади тоже понесли. Хочу защитить Луэллу, но в состоянии лишь просто держаться, пока наша колымага с грохотом несется по аллее.
Все как в тумане – публика, земля, другие колесницы, которые пытаются убраться с нашего пути. Ревет сирена, сверкают красные огни, сводя лошадей с ума еще больше. Я вспоминаю, что парад обычно заканчивается на круговой дорожке, ведущей к особняку президента Сноу, так что мчаться вечно мы не можем, но как же мы остановимся?
Перевожу взгляд на шипастые колеса догоняющего нас Дистрикта–6 и получаю ответ на свой вопрос. Летят искры, оси скрежещут, и я бросаюсь к Луэлле, надеясь ее подхватить. Она тянется ко мне, колесо ломается, нас выбрасывает в воздух. И вот я лежу на земле, рука – в луже крови, вокруг меня, словно светлячки, кружат огни Капитолия.
«Лучше так, – говорю я себе. – Лучше так, чем умереть на арене. Это лучше, чем гигантские ласки, голод, клинки».
Не успеваю я порадоваться вдоволь, как вдруг понимаю: кровь не моя. Меня ждет другая участь.
Трибут, которому удалось избежать арены, – Луэлла.
Глава 6
