Рассвет Жатвы
– Сочувствую. Сперва я решил, что она просто без сознания. Луэлла Маккой, верно? Это ее ты положил к ногам президента Сноу, отдавая ему должное? Ну ты его и поимел!
Мальчишка на ходу подметки рвет.
– Дело в том, Ампер, что союзник из меня так себе. Думаю, ты достоин лучшего. Почему бы тебе не пойти к ребятам из своего дистрикта и не договориться с ними?
– Так мы уже договорились! Просто я пытаюсь создать союз, чтобы противостоять профи. С нами Седьмой и Восьмой, Одиннадцатый пока обдумывает предложение. – Мальчишка поворачивает булавку еще раз, и левый наручник падает с его запястья. Он с торжеством поднимает булавку. – Говорил же!
– Ух ты! – восклицаю я. – Как ты это сделал?
– Научил бы и тебя, будь у нас больше времени. – Ампер поскорее защелкивает наручник, пока никто не видел, и сует булавку в карман. – Если передумаешь, я рядом.
Ампер уносится прочь, и я вижу, как он докладывает трибутам из Дистрикта–3, и те вытягивают шеи, глядя в мою сторону.
Не знаю, что от меня нужно этому мальчишке. Явно не мозг. Может, он, как и Хэтти, считает, что из меня выйдет хороший мул. После Луэллы я никому не хочу быть союзником.
Когда всех трибутов увозят, ко мне подходит женщина‑миротворец и приказывает сесть в фургон. Она пристегивает к цепи меня, Мейсили и Вайета, потом оглядывается по сторонам, хмурится и спрашивает:
– Где ваше сопровождение и стилист? Где ваши менторы?
Мы молчим. Откуда нам знать?
Отвечает другой миротворец:
– Друзилла слиняла сразу после аварии, Магно Стифт даже не появлялся. – Она сверяется с планшетом. – А ментор Двенадцатому вообще не назначен.
– Ну и что нам с ними делать? – спрашивает первая. – Дежурство заканчивается в десять, потом у моего подразделения вечеринка, а кроме меня, мало кто способен приготовить приличный ромовый пунш.
– Не бросать же их здесь. Давай отвезем в место дислокации трибутов. Пусть старшие с ними возятся.
Дверь захлопывается, мотор урчит. В кромешной тьме фургона я прислоняюсь к стенке. Все несчастья последней пары дней обрушиваются на меня разом: пульсирующая боль в голове после удара прикладом во время Жатвы, последствия удара электрошокером, расставание с родными и любимой, ядовитый душ, унизительный парад перед всем Панемом, столкновение колесниц и, самое худшее, ужас, который я испытал, очнувшись в луже крови Луэллы. Болит все – и тело, и душа.
Нас высаживают посреди улицы с разноцветными жилыми многоэтажками. Сердитая женщина‑миротворец ведет нас мимо вооруженной охраны в вестибюль с панелями под дерево – к лифту, в котором пахнет старыми носками и дешевым парфюмом. В кабине лифта она поворачивает ключ в скважине под номером двенадцать и снимает с нас наручники.
– Нам сообщили, что менторы ждут вас здесь. Наручники велели снять, однако учтите: миротворцы неподалеку, повсюду камеры.
Она кивает в угол лифта. Камеру даже не попытались спрятать. Они хотят, чтобы мы знали: за нами наблюдают. Или думали, что наблюдают.
– Нет миротворцев – нет мира, – бормочу я.
Миротворец резко кивает:
– Именно.
Двери открываются, и она выталкивает нас в коридор. Там стоит маленький столик с миской восковых апельсинов, над ним – картина в рамке, на которой изображен белый пудель в смокинге.
– Доставлено, забирайте! – кричит она, и двери лифта закрываются.
Мы стоим, всеми покинутые, под неодобрительным взглядом пуделя и ждем следующего раунда унижений. Вдруг мой нос улавливает знакомый аромат. Пахнет супом из фасоли с ветчиной, который ма готовит, когда кто‑нибудь умирает. Такого не может быть, разумеется. И все же утрата Луэллы так свежа, что во мне словно начинает распрямляться тугая пружина. Вскипают слезы, сдерживаемые с самой Жатвы. Меня это бесит, и я моргаю изо всех сил, пытаясь не расплакаться.
Приближаются мягкие шаги, к нам выходит молодая женщина невысокого роста. Я узнаю ее сразу. Черноволосая девушка из Дистрикта–3, которая выиграла прошлогодние Голодные игры.
– Привет, я Вайресс. Одна из ваших менторов.
В том году арена состояла сплошь из зеркальных поверхностей. Озера, отражавшие небо; облака, в свою очередь отражавшие озера и землю, и повсюду скалы, пещеры, утесы, облицованные зеркалами. Когда трибутов подняли на арену, они никак не могли сориентироваться. Куда ни повернись, повсюду на них глядели трибуты в сверкающих туниках.
Наблюдая за ними из Двенадцатого, Сид прошептал: «Смотреть на это не могу – глазам больно!»
Если оформление арены сбивало с толку даже зрителей, то уж трибуты совсем потерялись. В громадном серебряном Роге изобилия было полно припасов, однако подобраться к нему оказалось непросто. Трибут тянулся к оружию – но хватал лишь воздух, бросался в какой‑нибудь прогал – и врезался в стену или налетал на меч, пытаясь уклониться от встречи с противником.
Большинство трибутов свихнулись, а Вайресс… Она осмотрелась, осторожно отступила подальше от Рога изобилия, каким‑то чудом нашла склад припасов. Дальше началась весьма неуклюжая и кровавая бойня, однако Вайресс была уже далеко – потихоньку исследовала арену, покуда не устроилась на скале над озером, на виду у всех своих соперников. Только вот они ее не видели! Ей удалось найти слепое пятно, и хотя они бродили буквально в паре футов от нее, но так и не нашли. Она просто сидела тихо, как мышка, ела, пила из озера и спала, свернувшись калачиком.
Самое смешное (если в Голодных играх бывает хоть что‑то смешное) в том, что распорядители Игр тоже не могли ее отыскать, когда пытались отправлять подарки от спонсоров. И хотя они относились к этому с юмором, на самом деле были смущены: девчонка из Дистрикта–3 понимала устройство арены лучше, чем они сами.
В конце концов Вайресс осталась один на один с юношей из Дистрикта–6. Она встала в полный рост, открыв свое местонахождение, парень ринулся вперед, как он думал, раскроил себе череп о скалу и утонул в озере. Планолету победителя пришлось покружить в поисках около часа, пока она сама не вышла к Рогу изобилия. Позже, когда победительницу спросили, как же она выстроила свою стратегию, Вайресс ответила: «Я следила за лучами света». Больше она ничего не сказала – то ли не захотела, то ли сама не понимала. По идее, за нее следовало бы болеть, ведь ей удалось перехитрить распорядителей Игр, – и все же она была слишком странная.
Конец ознакомительного фрагмента
