Разрушительная ложь

Мой смех получился натянутым.

– Жаль разочаровывать, но нет.

Правда, у меня появился фиктивный парень.

Слова вертелись на языке, но я проглотила их вместе с водой.

Мне нужно больше времени, чтобы обдумать ситуацию, прежде чем обсуждать ее с кем‑то еще.

– Ну вот, – надулась Джулс. – Впрочем, год только начинается. И боже, кстати, о знаменитостях… – Ее глаза снова вспыхнули. – Вы не поверите, кого мы встретили в аэропорту на обратном пути – Нейта Рейнольдса! Он был с женой…

Я расслабилась, пока она болтала о любимом актере. Гораздо безопаснее, чем обсуждение моей жизни.

Остатки стыда пощипывали кожу, но я утешала себя тем, что не собираюсь лгать подругам вечно.

Скоро я расскажу им про Кристиана.

Только не сегодня.

Мы провели в ресторане еще полчаса, а потом Аве потребовалось встретиться с Алексом по каким‑то свадебным вопросам, а Джулс отправилась «сделать сюрприз» Джошу после смены в больнице. Я почти уверена, что это кодовое название секса, но благоразумно решила не уточнять.

Когда мы попрощались, я села на поезд до Гринфилда.

Он находится в часе езды от города, и когда я работала в «ДиСи Стайл», мне приходилось нестись туда из офиса. Иногда успеть не удавалось; а когда удавалось, я проводила с Маурой всего десять или пятнадцать минут, прежде чем часы посещения заканчивались.

Наверное, это одно из преимуществ отсутствия работы. Мне больше не приходилось ездить ночами на поезде в глушь и беспокоиться о том, что я не успею ее увидеть.

Я рассеянно теребила кулон, наблюдая, как бетонные тротуары и европейская архитектура города уступают место открытым полям и плоской земле.

Я не виделась с Кристианом после заключения соглашения, но на следующий день он написал мне с просьбой присоединиться к нему на благотворительном вечере.

Я даже не знала, для чего собирали средства – только что это официальное мероприятие и оно должно состояться в Смитсоновском музее естественной истории.

Толчок поезда, остановившегося в Гринфилде, совпал с приступом волнения.

Все будет хорошо. Это просто вечер. Ты посетила много официальных мероприятий.

Я вдохнула и выдохнула воздух полной грудью.

Все будет хорошо.

Я встала, пропустила группу усталых пассажиров и вышла за ними из поезда. Но на полпути почувствовала на шее холодок и резко подняла голову.

Такой же холодок, как в коридоре, когда Кристиан подвез меня домой.

Мой взгляд бешено заметался по вагону, но он оказался пуст, не считая пожилого человека, храпевшего в углу, и проводника, пытавшегося его разбудить.

Часть напряжения покинула мои плечи.

Все в порядке. Я просто на взводе из‑за благотворительного вечера и фальшивой договоренности о свиданиях.

«Гринфилд» находился в десяти минутах ходьбы от вокзала, и когда я дошла туда, то уже отбросила опасения. Нельзя прожить жизнь, оглядываясь через плечо, тем более когда там ничего нет.

«Гринфилд» состоял из трех зданий и нескольких акров земли в пригороде Мэриленда. Из‑за эркеров, бамбуковых полов и обилия зелени он скорее напоминал элитный бутик‑отель, чем жилой комплекс для пожилых людей, поэтому я не удивилась, что его признали одним из лучших роскошных жилых помещений в стране.

Днем он тоже выглядел по‑другому, и не только из‑за света. Атмосфера была спокойнее, а запахи слаще даже в пасмурный зимний день.

Сегодня был новый день, а с каждым новым днем приходила надежда.

Мою грудь наполнил оптимизм – я остановилась у комнаты Мауры и постучала в дверь.

Сегодня она вспомнит меня. Я не сомневалась.

Я снова постучала. Ответа нет. Я его и не ждала, но на всякий случай всегда стучала дважды. Пусть она и живет в доме престарелых, это все равно ее комната. Она заслужила право решать, кого впускать в ее личное пространство.

Я подождала еще немного, повернула ручку и зашла внутрь.

Маура сидела в кресле у окна и смотрела на пруд в задней части комплекса. Вода замерзла, а деревья и цветы превратились в голые ветви и увяли, но она, похоже, не была против.

Она слегка улыбалась, напевая тихую мелодию. Что‑то знакомое, но неразличимое, дарящее счастливую ностальгию.

– Привет, Маура, – тихо сказала я.

Пение прекратилось.

Она повернулась и посмотрела на меня с вежливым интересом.

– Привет. – Она склонила голову под моим выжидающим взглядом. – Мы знакомы?

Грудь сжалась от разочарования, за которым последовала острая боль.

Болезнь Альцгеймера прогрессирует у всех по‑разному – даже у тех, кто находится на средней стадии, как Маура. Кто‑то забывает базовые навыки, например, как держать ложку, но помнят свою семью; другие забывают близких, но вполне в состоянии вести повседневную жизнь.

Маура попала в последнюю категорию.

Я должна быть рада, что она еще способна адекватно общаться спустя четыре года после постановки диагноза, а я… Но все равно больно, когда она меня не узнает.

Именно Маура растила меня, пока родители строили карьеру. Она каждый день отвозила и забирала меня из школы, посещала все школьные спектакли и утешала, когда Рикки Уитон бросил меня ради Мелоди Реннер в шестом классе. Мы с Рикки «встречались» всего две недели, но мое одиннадцатилетнее сердце было разбито.

Казалось, Маура всегда будет яркой и энергичной. Но годы и болезни взяли свое – когда я видела ее такой хрупкой, к горлу подступали слезы.

– Я новый волонтер. – Я прочистила горло и изобразила улыбку, не желая омрачать визит меланхолией. – Принесла вам темблеке. Маленькая птичка напела мне, это ваше любимое. – Я полезла в сумку и вытащила охлажденный кокосовый пудинг.

Традиционный пуэрториканский десерт – мы с Маурой готовили его во время «экспериментальных» вечеров.

Каждую неделю мы пробовали новый рецепт. Некоторые выходили потрясающе, другие не очень. Но темблеке был одним из любимых, и мы оправдывали повторное приготовление разными вкусами. Корица на одной неделе, апельсин на следующей, потом лайм.

Вуаля! Новый рецепт.

В восемь лет это казалось логичным.

У Мауры загорелись глаза.