Развод. Ты останешься моей
МОЙ дом.
МОЙ камин.
МОЙ очаг.
Уйду, если только позади себя и камня на камне не оставлю.
Если Мите захочется, чтобы я уходила, я ему, этому пиздюку, который сорокалетие решил отметить бурно и грязно, оставлю только горстку пепла и золы.
Слышится тихий смех за моей спиной.
Оборачиваюсь.
Муж смеется. Прикрывает глаза рукой, трет брови, явно пытаясь сдержать смех, но у него не выходит.
– И над чем ты ржешь, паскудник?! Тебе весело, значит? – злится папа.
– Вы, папа, кажется, не поняли. Но Зоя отсюда точно никуда уходить не собирается!
– ПАПА? – вскидывается отец. – Какой я тебе папа после всего, что ты на юбилее моей жены устроил? Папа. Еб… Вы только посмотрите на него, а?! «Папа» ты в могиле увидишь, понял?
Повисает молчание.
Митя в прошлом году похоронил родителей, одного за другим.
– Папа, – шикаю я на него.
Потому что бить так низко – это уже перебор. Тем более сваты хорошо дружили, общались тесно, а как сами мои родители плакали, когда провожали сватов в последний путь?
После этого они Митю еще больше любить начали, иногда в наших ссорах намеренно его сторону принимали, а не мою, чем обижали, но потом поясняли, что сиротой стать в любом возрасте сложно.
Папа немного тушуется, кончики ушей краснеют – верный признак, что укор он принял‑понял. Но так просто сдавать не собирается. Тут же добавляет:
– Едешь же. Не тяни, Зоя.
– Ма‑а‑ам? – уточняет Пашка, покусывая нижнюю губу.
Сынишка мне ничего не говорит, но я вижу в его взгляде: как же так… Ему не нравится ни один из вариантов, пришедших на ум.
Вариант первый – мы с ним съезжаем, и… прощай, приватность.
Для шестнадцатилетнего молодого, но уже мужчины, небольшой дом моих родителей – просто клетка.
Какую комнату ему занять придется? Мою бывшую детскую, что ли? Там до сих пор девичьи обои и размах не тот, и нет спортивных снарядов во дворе.
Вариант второй – съезжаю я, он с отцом остается, а Дима ни в зуб ногой о расписании сына.
Пашка способный, но в плане тайминга – тот еще увалень. Его нужно подпинывать. Отец на работе целый день, до позднего вечера занят. Мите реально некогда следить за тем, чтобы сын ничего не пропустил.
Значит, что?
Без меня Пашка, по‑русски говоря, просрет все, что только можно просрать, и хорошо, что сынишка это понимает.
Пугает другое – иных вариантов для меня, кроме как съехать, даже сын не видит.
В дом проскальзывает мама, тихо встает в дверях:
– Ну что, давайте с самого простого начнем, да?
И она туда же…
Меня понимает только… Митя.
Как ни странно было бы это, только он понимает мой настрой, и от этого еще больнее становится осознавать его предательство.
Я не истеричка, но сейчас мне хочется наброситься на него и побить кулачками этого непробиваемого, вопя: «Как ты мог, скотина?! Как ты… мог?»
Надо сказать это вслух.
– Мам, доброе утро. Надеюсь, ты привезла мою сумочку и телефон. Еще Пашка кое‑что у вас забыл.
– Не привезла. А надо? – спрашивает она. – Я думала, вы у нас будете жить.
О нет, спасибо, мои дорогие.
Вы же меня задушите.
Заботой. Советами. Жалостью.
Словами: «А мы говорили…»
Эту песню я знаю, спасибо!
Или еще хуже – новых женихов мне начнут подыскивать, о да…
Это мы тоже проходили на заре отношений с Митей.
Плавали, знаем, какая там глубина…
– Надо, мама. Сама посуди, как я без телефона. Там все… В том числе и работа, бизнес.
– Не понимаю, – шепчет мама, сминая носовой платочек.
– А что тут понимать? Понимать тут нужно только одно… – фыркает папа. – Тряпку мы воспитали, Нина. Тряпку.
Глава 10
Зоя
С таким же успехом папа мог просто плюнуть мне в лицо. Просто взять и… плюнуть! Потому что его слова, наполненные презрением, иначе, как плевком, и не назовешь.
Он ведь не поинтересовался, ни что у меня на уме, ни почему я так решила, сразу припечатал обидным словом.
И смотрит.
С вызовом.
Мол, давай, докажи обратное.
Раньше это всегда работало, когда я была зеленой.
«Только глупые и лентяи второй иностранный не тянут. Ты глупая?»
Глупой быть не хотелось, поэтому вдобавок ко всем прочим школьным активностям, конкурсам, олимпиадам, классу фортепиано я еще и второй иностранный тянула. У родителей дома охренеть какая толстая папка из моих наград, грамот и благодарственных писем родителям. Они этим безумно гордятся, а у меня с тех пор антипатия ко всякому роду принуждениям а‑ля «если не дурак, то сможешь».
