Развод. Ты останешься моей
Дима стал для них с отцом как сын. Они даже называли его между собой именно так «наш сын». Дима тоже любил моих родителей: называл маму – мамой, а папу – батей. Ох, там вообще дружба не разлей вода. Между папой и его любимым сыном, зятьком!
Страшнее обиженного мужчины зверя нет! Вижу по взъерошенному виду нахорохорившегося отца, что, стоит Диме шагнуть в сторону дома, где празднуют, еще одной драки не миновать.
Нет, не пойдет.
Нам надо остыть. Всем.
Я крепко обнимаю маму, целую ее холодные щеки мамы и говорю извиняющимся голосом.
– Не могу, мам. Сейчас не могу. Прости, что не могу.
– Что же такое? Зой…
Мама глухо всхлипывает, раздербанивая мое сердце на кровавые ошметки.
– Что же такое… Зой… Это… Это монтаж, наверное, такой, да? Сейчас техника вперед пошла, – почти воет.
Я неопределенно качаю головой, а сама смотрю поверх ее головы на мужа и даже по скупо обозначившимся желвакам понимаю: никакой это не монтаж.
Он сожалеет, что все всплыло. Значит, было.
А техника пошла вперед… Да, техника траха. Так, как он остервенело драл эту шалаву, муж меня никогда не имел.
Просто автомат для ебли.
Еще несколько торопливых прощаний с мамой.
– Паша, а ты с нами, да? – с надеждой заглядывает на сына.
– Не, ба… Я тоже домой.
– Мама, мы поедем домой. Разберемся, – глухо добавляет муж.
Она бросает на него короткий, осуждающий взгляд и молча уходит к нашим родственникам.
Это же позорище такое. Ма‑ма дорогая… Не просто мне показать, я бы пережила. Не просто друзьям… Окей, было бы сложнее, но…
Маме, папе, тети‑дяди, бо‑о‑оже!
А их дети…
Это же срань, от которой не отмыться.
Срань, которая по мне зловонно стекает…
Мужу – что? С мужиков взятки гладки. Максимум, ему скажут: ах ты, какой кобель! Но скажут… с потайным восхищением, ведь он мужик… МУ‑ЖИК! Так хорошо выглядит: мускулистый, но ни грамма жира, двигался, как ошалелый, просто порно‑актер!
Обманутые жены – всегда предмет для презрения.
И я… Просто на дне. Минус дно…
– Поехали, Зой… – тянется.
– Не прикасайся! – делаю широкий шаг вперед.
Муж распахивает передо мной дверь привычным жестом. Я всегда сижу рядом, он держит меня за руку, управляя машиной на автомате.
Привычный жест, еще с тех времен, когда мама и папа разрешали ему только за ручку меня подержать, и не больше того…
Но не сегодня, Митя. Я огибаю его по большой дуге и сажусь на заднее сиденье рядом с сыном, скрутившимся вниз.
Слышится резкий бит: Паша ушел в наушники.
Авто стартует. Митя бросает на меня острый, блестящий взгляд через зеркало заднего вида.
Мороз по коже от его взгляда и слов:
– Найду того, кто это вывалил. Убью.
Глава 4
Зоя
Убьешь?!
А толку?
Нашу любовь ты уже… убил…
Еще больше сердце пронизывает болью: ведь муж не говорит, мол, найду того, кто это подстроил, или найду того, кто сделал монтаж…
Он четко обозначает, найду того, кто вывалил.
Значит, было. У него с этой шкурой… было.
Аллес.
* * *
До дома едем молча. Сын так и сидит, скрутившись, едва заметно покачивает головой. Опасаюсь, что Дима двинул Пашке в порыве слишком сильно.
Вдруг болит?
Сын ростом почти под два метра, занимает большую часть заднего сиденья, но мне сейчас хочется взять его под крылышко и обнять, поцеловать в макушку, обещая, что все пройдет.
Пройдет же?
И будь Пашка помладше…
Черт, чтобы можно было с ним сюсюкаться и пообниматься, мой сын должен быть… лет пяти‑семи, наверное. Не больше.
Пашка рано повзрослел, ласку принимал неохотно, закатывая глаза «Ну, ма‑а‑ам…». Ох, как это больно ранит материнское сердце, но я нашла подход в другом, пыталась быть ему взрослым другом.
Кажется, получилось сносно. Не супер, конечно, но…
Все же мы достигли некоего уровня доверия в этом вопросе. По крайней мере, читая родительский чат, где мамочки любили сетовать на своих чад, меня чаще накрывало мыслью: «Хорошо, что у нас не так!»
А теперь – как?
Никак, похоже.
Внедорожник мужа сворачивает на нашу улицу.
