Ревизор: возвращение в СССР 35
Приезжаю домой. Затаскиваю первую партию трофеев в логово. Все тихо и спокойно, дети спят. Валентина Никаноровна встречает меня в прихожей со словами:
– Павел, я тут подумала. Раз ваша мама в больнице на сохранении, может быть, ваш отчим пока что у нас будет столоваться? Мне все равно, на двоих готовить, или на троих…
– Очень признателен вам за это предложение! – кивнул я, – спасибо большое! Может, он и волноваться тогда будет поменьше, будет с кем пообщаться дома. Все не одному сидеть все время после работы в четырех стенах.
– Вот именно! – кивнула няня, – и вам еще звонил сразу, как вы уехали, какой‑то представительный мужчина. Сказал, Муравьев от Румянцева. Я ему велела вечером перезвонить.
– Спасибо! – ответил я, нахмурившись. Так, что‑то КГБ начинает меня злить. Никак не отцепятся. Муравьев? Если Валентина Никаноровна не перепутала Соловьева с Муравьевым… Хотя пока что она не путала ничего ни разу. Значит, какой‑то новый деятель из комитета рвется со мной общаться. Ну, если опять начнется песня про подписку и о счастье, что она мне принесет, то я за себя не отвечаю. Никогда не вкладывался ни в МММ, ни в Гербалайфы, и подписок мне комитетских тоже не надо… Рубль за вход, пять за выход. К Межуеву, что ли, на прием записаться? Рассказать всю правду – как прислали по линии «Знания» лекции читать. Попросили еще читать лекции, но уже за оплату на полставки. А потом начали терроризировать своей подпиской… Думаю, он сразу достанет шашку поострее, и полетят клочки по закоулочкам…
Но ладно. Вначале все же переговорю. Если не угомонились, то точно схожу к Межуеву.
Подхватил пакеты с добычей и понес на кухню, по дороге продолжая размышлять.
Или пойти к Захарову? Нет, к Захарову не вариант. Мы с ним не те дела делаем, чтобы вообще обсуждать любые мои отношения с КГБ… Неохота проверять, поверит ли он, что все лекциями ограничивается…
И тут я едва не выронил один из пакетов, настолько резко остановился от пришедшей в голову мысли. Блин! Я ведь сам инициировал периодическую проверку всех членов нашей группировки топтунами Мещерякова. А если в один из дней, когда я снова пойду с КГБ общаться, он за мной проследит? Достаточно увидеть, как я в их здание вхожу… У Захарова и Бортко может возникнуть определенное непонимание… В девяностых такое приводило к тому, что человек просто‑напросто исчезал. Сейчас, конечно, в особенности у нашей группировки, таких методов нет, но что я точно понял за предыдущую жизнь, что никогда не надо вводить людей в искушение…
Хотя в ближайшие дни мне точно волноваться не о чем. Мещеряков явно кинул все силы на проверку, что от нас хочет Дружинина. Все топтуны наверняка ей заняты. И кстати, когда уже хоть какой‑то отчет будет?
Но что‑то со всем этим делать надо… Пока что есть время подумать – так что буду думать.
Рассказал за ужином Ахмаду и Валентине Никаноровне, что сегодня выступал в Вахтанговском театре. Выслушали в тишине, ожидаемо задали пару вопросов по актерам, кто как выглядит. Потом Ахмад спросил:
– Ну ты же сказал им, что сам драматург, и твоя пьеса скоро будет поставлена в Ромэне?
– Да ты что! – замахал я руками, чуть чаем не подавившись, – у меня нет никаких иллюзий. Я написал чисто проходную вещь, чтобы людям помочь, просили очень что‑то на злобу дня. Я вообще не собирался этого делать, и вначале отказался, просто в голове просьба засела, и как‑то все это взял и придумал. И у меня же и опыта никакого не было. Поставят мою пьесу несколько раз, и в запасники отправят. И все на этом с Ивлевым как драматургом. Говорить об этом людям, что в пьесах по Шекспиру играют так, что люди от восторга заходятся… По меньшей мере вызывающе, если не самонадеянно до прискорбности…
– Да ладно, а вот я верю в твой успех! – не согласился Ахмад.
Зазвонил телефон. Кажется, я знаю, кто это звонит, и совсем этому не рад…
И точно, это оказался тот самый Муравьев. Голос живой, с приятными интонациями. Совсем не похож на тот казенный голос с обвинительными нотками, которым со мной разговаривал Соловьев. Даже извинился, что, возможно, отрывает меня от ужина. Спросил, будет ли мне удобно встретиться с ним завтра, ему необходимо уладить со мной небольшое недоразумение, которое возникло с предыдущим сотрудником. Договорились на встречу в десять утра.
Положил трубку с надеждой, что, возможно, завтра встречусь с вменяемым человеком, который не будет размахивать приказами, которые ему отдали офицеры «старше майора Румянцева» в качестве повода для глупостей. Ну ладно, посмотрим, посмотрим…
***
Глава 4
УКГБ по Саратовской области.
Рабочий день давно закончился, но генерал Михаил Иванович Кудряшов все еще был в своем кабинете. Стемнело, но он и свет не включал. Думы его были невеселыми.
Шаг, призванный упрочить его положение в КГБ, обернулся совершенно неожиданными последствиями. Он отправил Олега Третьякова в Москву, чтобы, помимо Вавилова, обзавестись дополнительными связями в московском управлении КГБ. Но совершенно загадочным образом все пошло прахом. Третьяков звонил ему сегодня с совершенно ужасными новостями. Его отстраняют от должности, и более того, грозятся и вовсе выкинуть из комитета. Сколько он пробыл‑то начальником отдела? Едва пару недель набралось, не больше…
Конечно, по телефону приходилось разговаривать без деталей, но основную провинность Третьякова он понял. По словам того, он зацепил в своем интересе не того человека, возможно, сына самого Вавилова.
Похоже, Вавилов был этим оскорблен. Да чего там, точно. Он тут же набрал его, в надежде поговорить и решить эту проблему, пока она не привела к увольнению из органов Третьякова. Хотел сказать, что тот просто не разобрался еще, должно же быть снисхождение к офицеру, который только что вступил в новую должность. Но помощник Вавилова сказал ему, что тот занят и не может с ним переговорить. И такая ситуация затянулась на весь день. Такого еще никогда не было…
Ясно, что Третьяков не может сам приехать к нему и все объяснить. Значит, ему самому нужно брать отгулы и ехать в столицу. Нужно срочно разбираться, что это за дело такое, что может лишить его и покровителя, и офицера, которого он старался продвинуть на будущее…
***
Москва, квартира Эль‑Хажж.
Вечером Диана лежала на диване с книгой на арабском языке. Она взяла за правило, по совету преподавателей, читать книги только на иностранных языках, которые изучает. На арабский и французский ей рекомендовали летом сделать упор в чтении, поскольку занятий по ним до сентября не будет.
– Иностранный язык очень легко и незаметно уходит, если им не пользоваться, – объясняла ей одна из преподавательниц.
– Ну уж нет, – подумала тогда Диана. Столько усилий спустить в унитаз из‑за отсутствия практики. Так что теперь каждый вечер она читала что‑то из того, что набрала в библиотеке и достала через торгпредство с помощью Фирдауса.
