Роковой свидетель

– О боже! – вздохнула фельдшер, маленькая добрая женщина лет пятидесяти с блестящими карими глазами. – Мы о вас позаботимся, мистер Уэйкфилд.

Судя по всему, она немного успокоила Чарльза, и он позволил им с полицейским отвести его к машине скорой помощи. Когда они подошли к дверям, он оглянулся на Мосс, все еще державшую в руке черный мусорный мешок.

– Они забрали мой пакет!

– Давайте‑ка, сэр, отведем вас в машину, – предложила фельдшер. Они помогли Чарльзу сесть в машину скорой помощи, и задние двери закрылись.

– Держу пари, что эту рану придется зашивать, – задумчиво произнесла Мосс.

– Вы смотрели, что в пакете? – спросила Эрика.

– Нет, – ответил Питерсон, – но он готов был выпрыгнуть из окна, лишь бы нам его не показывать.

Эрика взяла пакет у Мосс, поставила на дорогу и развязала. Из него ударил отвратительный запах – какой‑то приторный синтетический парфюм и вместе с тем зловоние разложения. Желудок у Эрики действительно был крепкий, но она вновь ощутила, как рыба с картошкой просятся наружу. Шагнув в сторону, она сделала несколько глотков свежего воздуха и лишь после этого включила фонарик на телефоне, задержала дыхание и посветила внутрь пакета.

Внутри оказались четыре или пять пластиковых твердогелевых освежителей воздуха, но белый пластик был испачкан кровью и чем‑то похожим на грязь. Среди мусора торчало что‑то пушистое, и, направив фонарик глубже, Эрика разглядела конец кошачьей лапы.

– О нет, – пробормотала она, глядя на Мосс и Питерсона. До них донесся приглушенный крик Чарльза. – Можете принести мне пластиковую пленку и несколько пакетов для улик?

Мосс ушла и вернулась с толстым квадратом пленки. Переместившись в небольшой палисадник многоквартирного дома, они развернули ее на траве. Питерсон натянул перчатки, и Эрика осторожно вывалила на пленку содержимое мусорного мешка.

Запах сладкого разложения был невыносимым даже на улице в ветреную погоду. Там были чайные пакетики, три пустых банки из‑под эля, пакет из‑под молока, несколько грязных кусков папиросной бумаги и десять твердых освежителей воздуха. И среди этого – два разлагающихся кошачьих тела и две отрезанных кошачьих головы. Эрика протянула руку и осторожно их коснулась.

– Странно. Тела как будто промерзли внутри. Потрогайте.

Мосс и Питерсон осторожно коснулись тел.

– С чего бы им замерзать? – пожал плечами Питерсон.

– В Лондоне холода еще не наступили, температура плюсовая, – добавила Мосс.

– Господи, – пробормотал Питерсон, откидываясь назад и зажимая рукой нос. – Пахнет так, будто они уже давно мертвы. И обе без ошейников.

– Ошейник не будет держаться на безголовой кошке, – заметила Мосс.

– Я имею в виду, что их нет в пакете. – Питерсон закатил глаза.

– Зато есть десять освежителей воздуха, – сказала Эрика, пересчитав их. – И все полные. Их только что открыли.

Из машины скорой помощи раздался новый крик. Она качнулась, задние двери распахнулись, и Чарльз Уэйкфилд выпрыгнул оттуда. На его голове длинной белой лентой развевался бинт.

– Нет! Нет! Не хочу! Ненавижу иглы! – кричал он. За ним выбежал полицейский, схватил его и прижал к капоту ближайшей полицейской машины.

Эрика, Мосс и Питерсон встали с травы и поспешили к фургону как раз в тот момент, когда полицейский надевал на Чарльза наручники. Эрика увидела внутри машины скорой помощи кучу окровавленных бинтов. У фельдшера текла кровь из носа, и она промокала ее тканевым тампоном.

– Все нормально, – хрипло пробормотала она.

– Мне должна быть предоставлена физическая автономия! – крикнул Чарльз, нагнутый над капотом. – Я сказал ей, что не хочу укол!

Его глаза были дикими, по лицу стекала кровь. Он был похож на сумасшедшего.

– Я пыталась сделать ему прививку от столбняка. У него ржавчина в ране, – пояснила фельдшер, невозмутимо меняя тампон на новый.

– Вы сучьи дети! Я ничего не делал, ничего не делал! – совсем по‑детски закричал Чарльз.

– Замолчите! – Полицейский толкнул его на капот. Эрика посмотрела через улицу и увидела, что из соседних домов вышли люди, и одна девушка снимает происходящее на телефон. Здесь хватало проблем и без выступлений Чарльза.

– Прекратите! – Эрика обратилась сразу и к Чарльзу, и к полицейскому, надевшему на него наручники. – Отвезите его в участок, отмойте, и пусть переночует в камере. Он арестован за нападение на полицейского.

Чарльз завопил с новой силой:

– Вы не можете так со мной поступить! Я просто пытаюсь жить своей жизнью. Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не делайте этого!

– Ого. А я думала, мой пятилетний сын – истерик, – усмехнулась Мосс, наблюдая, как Чарльз пытается вырваться из рук молодого полицейского. Он был выше, но Чарльз – плотнее и коренастее. Полицейского мотало туда‑сюда, как тряпичную куклу, пока не вмешался Питерсон:

– Пожалуйста, сэр, берегите голову. – Они вдвоем усадили Чарльза на заднее сиденье. Когда машина отъезжала, он продолжал вопить и скалить зубы, выдыхая облачка пара, и Эрика подумала, что он похож на бешеную собаку.

 

5

 

Час спустя Айзек разрешил им пройти на место преступления. Эрика, Мосс и Питерсон надели защитные костюмы с капюшонами, маски и бахилы. Теперь гостиная была залита светом. В углах друг напротив друга были установлены два мощных светильника на штативах, свет был направлен под диван‑кровать, на котором лежала Вики, и Эрике было хорошо видно, как кровь капала через тонкий матрас на ковер. Комната была маленькой, а диван стоял у окна. Эрике всегда казалось, что в освещении места преступления есть что‑то бутафорское, театральное. Фотограф снимал тело крупным планом, два криминалиста брали образцы брызг крови со стены и ковра. Металлический запах под теплом ламп стал еще сильнее.

– Ясно. – Айзек сел на корточки возле дивана. – У Вики сломана шея и вывихнуты оба плеча. Ты сама видишь, как ее руки стянуты за спиной.

– Да.

– На обе ее руки с силой надавили, заломив их назад и вывихнув плечи. Ее били по лицу. Передний зуб сколот.

Эрика смотрела на молодую женщину, такую маленькую. Такую хрупкую.

– Рот ей заткнули свернутыми носками и заклеили скотчем. По всей видимости, ее били ножом куда придется – в поясницу, шею, щеку, левое бедро. В некоторых местах нож проткнул кожу головы.